Странный мир. Истории о небывалом

В отместку что-то нажал на плазменном агрегате, стрелялище громкнуло, в развалинах вздулся взрыв, перед самым носом Кирея, пятная кирпич свекольными пятнами, неаппетитно шмякнулось нечто анатомическое.

– У-ду-ду-ду-ду! – сказали из-за развалин.

– Пуп! – ответило стрелялище.

Опять брызнуло свеклой, за развалинами принялись вопить:

– …а-А!.. – и снова по нарастающей: —…а-АА!!!

Очень кинематографично.

– Пуп!

Шлеп!.. Тьфу, мерзость… что у них там, кишкомет установлен?

Стрельба с той стороны прекратилась. Перегруппировываются или же подтягивают тяжелую технику. Сейчас вломят. Интересно, а стрелялище – тяжелая техника или не очень? Антону доктор запретил поднимать больше трех килограмм. У белохалатников хобби такое: как увидят здорового человека, так сразу – таблетки пожизненно и запрет на поднятие тяжестей. Стрелялище весит не меньше пятнадцати килограммов, значит, обслуживать его надо впятером.

Кирей с легкостью вскинул неподъемное орудие, но пупунуть не успел. По ту сторону фронта рявкнуло командой: «Гори, пирог!» – и сверху пала такая огненная круговерть, что пришла пора свой пуп уносить.

Антон бросил дурацкую пупалку и, визжа, как палимая живьем свинья, ринулся в пролом родного дома. Пылал воздух, горел камень, тлел кирпич. Чадный воздух веял сожженной свеклой.

А!!! – нто-ОО! – н кинулся к кастрюле, схватился за раскаленную ручку, заплясал, терзая мочку уха. Черный дым бедствия полз окрест.

Свекла сгорела полностью и безоговорочно.

Мертвенный, сладковато-горький свекольный смрад пропитывал мироздание, не позволяя дышать. При термическом разложении бетаина образуется пирогаллол. Попробуйте выжить в такой атмосфере.

Очнулся только утром, с отвращением узрев бязь занавесок и целость стен. Поднялся, долго чистил кастрюлю, шаркая по дну металлической мочалкой. Окончательно избавиться от следов угля не удалось. Теперь кастрюля будет вечно свидетельствовать о былом позоре.

Изныв окончательно, прекратил бесцельные попытки вернуть кастрюле невинность, начистил свеклы, поставил вариться. Покуда на плите булькало, сидел по-военнопленному, глядя в колени. Науксусил и посолил в срок и меру. Вовремя снял и съел.

А толку-то, толку? Былого не вернешь.

Наевшись, не то чтобы ожил, но сытое брюхо пробудило подобие унылой любознательности.

Подошел к окну.

По ту сторону бязи беседовали. Голоса звучали неспешные, уверенные. Второй вроде помоложе, а первый – в самом соку.

– Тут он засел, туточки, уж я-то знаю. Чуешь, буряками пахнет? Так это он. От них завсегда буряками несет.

– Ну, так войти и вломить ему промеж рогов, чтобы свеклу без дела не переводил.

– Не… так не кузяво. Надо обождать.

– Куда дальше-то? У меня душа горит, как подумаю, на что он свеклу изводит.

– Скоро уже. Вот он сейчас буряков нажрался, и начнут они в его нутре ходить. Произведут вроде как душевное брожение… – Второй собеседник отчетливо застонал, но на повествовании это никак не сказалось. – Тут он на месте усидеть не сможет. Малость помается да и высунет любопытную головешку в окно. А под окном – я с дрыном. Как вломлю в лобешник – то-то звону будет!

– Чего тогда в прошлый раз по ребрам бил?

– Думал, он нормальный, а у нормального человека, когда он столько буряка расходует, печень должна быть слабым местом. Но теперь я знаю, куда метить надо.

Антон, жалобно блея, забегал по комнате. За окном неспешно проистекала беседа.

– А ну как он нас подслушает?

– Пусть слушает. Деваться ему все равно некуда. Понадеется на авось и высунется. А уж я оплошки не дам, дрын у меня наготове.

Антон накручивал витки. Душевное брожение достигло наивысшего накала; еще немного – и сорвет крышу. Книжица на столе дразнилась непонятным названием, обещая иной исход.

Антон отлистнул первую страницу. Там почти ничего не изменилось, исчезла только надпись про издание за счет средств автора. Все правильно, больше у автора не осталось никаких средств.

Перелистнул вторую страницу, третью, четвертую. Листы были изумительно чистыми. Ни единая буковка не пятнала их, ни мушиный след, ни раздавленный комар.

– А кулаки-то как чешутся, – сказало за бязевым занавесом.

Антон очинил перо, обмакнул в свекольный отвар. На девственной чистоте бумаги явились первые кровавые письмена: «Это книга для чтения».

Как же там дальше? И не припомнить. Кирей Антонов с такими трудностями на раз управлялся, а что делать Антону Кирееву? Антей Коронов от земли не оторвется, выше свеклы не прыгнет. Был бы Антен Киройнов, мог бы организовать радиоперехват, подслушать, переписать, а что делать Антону Кирееву? Мучайся, чеши репу, то бишь свеклу, припоминай написанное в непрочитанной книге.

Знать бы, что такое Аша или кто такая – может, и выкрутился бы, придумал что-то. А так сиди, скрипи перышком.

…Это книга для чтения.

Хочется есть