Поэтому, подсобрав немного денег, я на коленях отполз с дороги за деревянную будку, стоящую у зарешеченного входа, и натянул кроссовки. Тряпку, в которую они были завёрнуты, разорвал пополам и обернул этими кусками ступни. Подвязал шнурками и с сомнением оглядел свою работу. Выглядело не очень. Но для слегка прибарахлившегося босяка - нормально. Конечно, в приличный дом меня и на порог не пустят. Но мне туда не очень-то и надо. Я решил, что несколько дней как-нибудь перекантуюсь, а потом попробую ещё раз вернуться. Либо временной шторм утихнет, либо техники машину отремонтируют. А нет - так подожду ещё.
Не учёл я одного: у меня не было ни малейшего опыта житья в таких условиях. Ни малейшего.
Собравшись с духом, я выбрался из-за будки, встал и, придерживаясь за стеночку, заковылял по Московскому проспекту к Сенной площади. Я, конечно, помнил, что в данное время проспект назывался как-то иначе, но как именно - в голову не приходило. А ещё я знал, что в районе Сенной находятся самые жуткие трущобы того времени, где селится городская беднота, нищие, проститутки, воры, грабители, убийцы и прочая дрянь человеческая. И связываться с ними - себе дороже. За копейку прирежут. Тем более, у меня их несколько, а опасности для вооружённого бандита я никакой не представляю.
Тем не менее, я шёл на север по проспекту, вглядываясь в здания, поминутно останавливаясь и вертя головой, напоминая деревенщину, впервые оказавшуюся в столичном городе. Где-то оно так и было. Многих привычных домов на месте не оказалось. Вместо них стояли совсем другие - пониже и попроще. Те же, что дожили до конца двадцатого века, выглядели чересчур новыми. Но самое большое впечатление произвела на меня церковь на углу 2-й Роты и проспекта. Я никак не мог предположить, что там стояло что-нибудь подобное.
В принципе, ничто не мешало мне зайти внутрь. Я взял и зашёл.
Разумеется, советское воспитание напрочь лишило меня религиозности. И как полагается вести себя в церкви я представлял смутно. Надеялся, что где-нибудь на стеночке висят права и обязанности верующего при посещении им культового сооружения. Бред, конечно, но мало ли.
В церкви было теплее, чем на улице, а запах, витающий в воздухе, успокаивал. Я находился здесь не один, и решил присмотреться, как ведут себя люди, чтобы уж совсем не попасть впросак. Женщины в платках подходили к прилавку, покупали тонкие свечки, а потом шли к иконе, зажигали свечи, что-то шептали и крестились. Видимо, молились.
Я подошёл, ткнул пальцем в свечу и выложил на ладонь монетку. Из-за темноты не очень рассмотрел - какую. Священник посмотрел на меня, покачал головой, но свечку выдал без комментариев. Вслед за неказистым мужичком, непонятно как затесавшимся среди женщин, я с трудом установил свечку, чтоб она не падала, и встал на колени перед иконой, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом. Молитвы я не знал ни одной, поэтому просто дождался, пока мужичок закончит своё общение с иконой, и направился вслед за ним. Но почти тут же был остановлен голосом из-за спины:
- Что хотел, сын мой, в Храме Божьем?
Я повернулся. Передо мной стоял священник и ждал ответа. Разумеется, я не мог ему сказать, что зашёл из любопытства. Поэтому выдал первое, что взбрело в голову:
- Вот, зашёл поставить свечку господину фон Плеве.
- Во здравие?
- Почему во здравие? Вроде бы за упокой надо?
Ошарашенный, я вертел в пальцах монетки и не знал, куда деть руки. Священник потянулся в сторону, достал лист типографской бумаги и сказал:
- Вот телеграмма о покушении на жизнь министра внутренних дел Вячеслава Константиновича фон Плеве. Только что выпустили.
Я сглотнул и попытался заглянуть в телеграмму.
- Грамотен?
Я истово кивнул. Он дал мне листок желтоватой бумаги с портретом министра, и я прочёл по диагонали, выхватывая отдельные значимые фразы, путаясь в дореволюционной орфографии и непривычных окончаниях.
"15(28) июля 1904 года... Фон Плеве... Раненъ бомбою... Метальщики погибли на месте... Принадлежность ихъ къ Боевой организацiи партии социалистовъ-революционеровъ не вызываетъ сомнений... Министръ помещенъ въ больницу... Надеемся на скорейшее выздоровление..."
- Как же так?.. - недоумённо протянул я, возвращая телеграмму. - Я же сам видел... Я же был там!
- Что ты видел, сын мой?
- Выбитые стёкла, обломки кареты, окровавленные тела...
Священник отечески улыбнулся.
- Всё правильно. У анархиста не получилось бомбу внутрь закинуть, она и рванула у колеса. Вот и обломки. Обоих злоумышленников убило - вот и тела. Постромки порвало, лошади понесли, а карета осталась на месте. Вот что ты видел, сын мой. Совестливый ты человек. Кроме тебя, никто министра добрым словом не помянул.
- Неправильно это - людей убивать, - хмуро сказал я. - Пойду.
Я вышел из церкви.