Ромка с трудом опустил ноги на пол и, шатаясь, стараясь не упасть, пошел к параше. Опять долго стоял, боясь увидеть кровавую мочу. Вновь стало очень больно. Зато оказалось, что моча явно посветлела. Ему лучше стало? Правильно, если после адаптации, связанной с переходом через окно в новый мир, всевозможные болячки быстрее заживают, то и с отбитыми почками организм пытается справиться. Может быть, калекой не останется?
А обратно до кровати он шел уже легче. Потому что помочился? Или ноги размял? То, что организм пошел на поправку, он догадался еще и потому, что очень захотелось есть. Тарелку холодной и противной гороховой каши на завтрак он умял раньше всех. Точно, на поправку идет!
К обеду Ромка понемногу вставал, боль заметно стихла. И моча уже не красноватая, а только мутная. И если бы не мысль об обещанном новом допросе с битьем, настроение было бы вообще приподнятым. И когда снова открылась дверь, и хриплый голос потребовал его на выход, внутри Ромки сразу все сжалось, а ноги стали ватными. Он так и пошел, ковыляя на негнущихся ногах. Его провожали три пары сочувственных глаз.
Снова комната для допроса и те два холеных жандарма. Довольные, сытные. У них все хорошо. А допрос почему-то не начинают.
- Ну, скажи-ка нам, почему ты сам сдался? Что-то мы не понимаем. В тюрьму захотел?
Ромкино сердце забилось громко и учащенно. Неужели догадались? Или это просто совпадение?
- Захочешь в вашу тюрьму. Всю ночь кровью ссал.
Жандармы заухмылялись.
- Правду надо было говорить.
- Я же сам сдался, - напомнил Ромка.
- И почему?
- Тем, кто сам придет с повинной - скидка. Ведь правда?
- Правда. А почему ты решил, что лучше прийти, чем убежать и скрыться?
- Так убийство же. Так? Дело серьезное. Нашли бы меня. И Артуро рассказал, небось, кто я. На каторгу не хочу.
- Все не хотят. Боишься каторги?
- Боюсь, дяденька.
В это время раздался стук в дверь.
- Заходи. Заводи.
Ромка обернулся и похолодел. В комнату заводили Артуро. Тот сильно изменился. Подглазины на пол-лица, темные круги, разбитая и вспухшая губа. Идет с помощью конвоира, сильно подволакивая ногу.
- Куда его, господин поручик?
- На пол. Вон туда.
Конвоир помог Артуро присесть на пол и покинул комнату.
- Кто это? - вопрос к Ромке.
- Артуро Ривьера.
- Что оба делали на пустыре?
- Деньги хотели стрясти с его дяди.
- А потом?
- Потом какие-то люди стали в меня стрелять, а Артуро стрелял в них.
- Признаешь? - один из жандармов наклонился над Артуро.
- Нет, - прошипел тот и тут же откинулся навзничь - жандарм с лету ударил Артуро в ухо.
- Не надо, не бейте, - Ромка попытался встать, но жандарм как будто видел со спины, развернулся и повалил Ромку на пол.
- Артуро, признайся. Так лучше будет. Я сам сдался. Поверь мне. Ну, пожалуйста! Соглашайся.
Взгляд Артуро принял осмысленное выражение. Кажется, он стал догадываться, в чем дело. Раз Ромка попал сюда не просто так, не потому, что его где-то схватили, а пришел сам, то, значит, он что-то задумал.
- Я согласен. Подпишу.
- Давно бы так, - образовался жандарм, сидящий за столом. - Долго же нам пришлось с тобой мучиться.
Жандарм стал что-то писать на листке бумаги, его напарник зашел к нему за спину и с интересом смотрел. Первый закончил писать и повернулся ко второму жандарму.
- Пока пусть подпишет признание в убийстве, а причины и детали нам еще нужно обсудить.
- Не хочешь Петрищева впутывать?
- Еще не решил.
- Тогда какая же версия будет?
- Парни решили ограбить мужчин, те оказались вооружены, вот этот достал пистолет-пулемет и убил обоих.
- А этот?
- Стоял на стреме. Сдался с повинной, можно и пятачок влепить.
- Тюрьмы?
- Можно и тюрьмы. Пусть другие узнают, что за явку с повинной облегчение в наказании. Тюрьма - не каторга.
- А откуда у этого пистолет?
- Вот! Поэтому и надо все обдумать. Впутывать сюда Петрищева или нет.
- Если в деле будет отметка, что пулемет взят у Петрищева, то дело затянется и...
- ... мы останемся побоку? Так?
- Именно так.
- Подписывай, - жандарм протянул бумагу Артуро.
- Я плохо вижу. Пелена в глазах, прочесть не могу.
- Ты плохо понимаешь. Еще мозги вправить?
- Артуро подпиши. Пожалуйста.
Артуро взял ручку и подрагивающей рукой написал внизу листка свое имя и фамилию.
- Зурабов, Онищенко!.. Этих в камеры.
- Артуро, надо признаться, не дать себя бить, это главное, - Ромка успел сказать важные слова другу перед тем, как их разлучили.