Я разрывался между растерянностью и глубокой обидой. Я смутно вспомнил, как Шут упомянул однажды, что у него было два отца. Они приходились друг другу братьями, не то родными, не то двоюродными, – в тех краях подобные союзы дело обычное. Я понял это так, что людям там все равно, от семени которого из мужей жена зачала ребенка. Заставив себя успокоиться, я внимательно посмотрел на Шута. Он взглянул на меня в ответ золотыми глазами. Встречаться с ним взглядом теперь было даже более жутко, чем когда его глаза были бесцветными. Казалось, они сделаны из жидкого золота, которое течет и переливается. А посередине – черные точки зрачков, хотя в комнате полумрак. Я глубоко вздохнул и взял себя в руки: «Не отвлекайся. Думай о деле».
– Шут, Би не может быть твоей дочерью. Ты никогда не был близок с Молли.
Он улыбнулся мне:
– Нет, Любимый. Никогда. – Он постучал кончиком пальца по столу – раз, другой, третий. Потом улыбнулся с нежностью и проговорил: – Я был близок с тобой.
Я открыл рот, но заговорить смог далеко не сразу. Понадобилось время, чтобы подобрать слова и сложить их во что-то связное.
– Нет, – сказал я твердо. – Мы никогда не были близки. А даже если бы и были… – Тут у меня кончились слова и способность их выстраивать.
Он расхохотался. Чего-чего, а этого я от него никак не ожидал. Он смеялся громко, от души, как почти никогда не позволял себе прежде, ведь шутовское ремесло требует смешить других, не выдавая собственного веселья. Но теперь он хохотал, ничуть не смущаясь, взахлеб, пока на невидящих глазах не выступили слезы. Я молча смотрел на него, не понимая.
– Ох, Фитц… – выговорил он наконец. – Ах, друг мой… Какое зрелище я упустил! Ну почему глаза мои сейчас не способны видеть тебя! Впрочем, мне хватило и твоего голоса. Ох, Фитц… Ох, мой Фитц… – И он умолк, задыхаясь от смеха.
– Из всех твоих розыгрышей за время нашего знакомства этот – самый несмешной.
Я постарался скрыть, как глубоко уязвлен. Я тут с ума схожу из-за Би, а он не придумал ничего лучше, чем эта шуточка?
– Нет, Фитц. Нет. Это самый смешной розыгрыш, хотя я и не думал тебя разыгрывать. Ах, дружище, ты и сам не понял, что сказал, хотя я же тебе раньше все объяснял… – Он снова умолк, чтобы отдышаться.
Я, как мог, постарался не уронить достоинства:
– Мне нужно проведать Чейда.
Довольно с меня глупых шуток на сегодня.
– Да. Конечно нужно. Но не теперь. – Он безошибочно протянул руку и схватил меня за запястье. – Останься, Фитц. Потому что теперь у меня есть по крайней мере часть ответа на самый важный из твоих вопросов. И ответы на вопросы, которые ты даже не догадаешься задать. Первым я отвечу на последний по важности из них. Фитц… Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я был близок с тобой во всех смыслах, какие только имеют значение. А ты был близок со мной. Мы делились мыслями и хлебом, мы перевязывали друг другу раны, мы прижимались друг к другу во сне, когда у нас не оставалось ничего, кроме тепла собственных тел. Твои слезы капали на мое лицо, и моя кровь пятнала твои руки. Ты нес мой труп, а я нес тебя, даже не зная, что это ты. Ты дышал за меня, приютил меня внутри собственного тела. Теперь понимаешь? Во всех смыслах, какие только имеют значение, я был с тобой. Наши сущности были едины. Так капитан становится единым существом со своим живым кораблем, а дракон – со своим Элдерлингом. Мы были вместе так часто, что почти слились, и наши сущности смешались. Мы были так близки, что, когда ты занимался любовью с Молли, она зачала нашего ребенка. Твоего. Моего. Своего. Девочку из Бакка, в жилах которой течет кровь Белых. О боги! Ну и шутка, ну и веселье! Думаешь, я подшутил над тобой? Нет уж. Это ты принес мне радость и веселье. Скажи… она похожа на меня?
– Нет.
Да. Острые клинышки верхней губы вокруг впадины, идущей от носа ко рту. Светлые ресницы на фоне бледных щек. Светлые волосы, вьющиеся, как у меня, и непослушные, как былая шевелюра Шута. Круглый подбородок, ничуть не похожий на подбородок нынешнего Шута, однако в точности такой, какой был у него в детстве.
– Ну ты и обманщик! – победно воскликнул Шут. – Она похожа! Я слышу это в твоем оскорбленном молчании. Би похожа на меня! Она твоя и моя и, конечно, самая красивая и умная девочка на свете!
– Да, она такая.
«Выброси из головы его нелепые фантазии!» Из всех людей на свете мне всегда легче всего удавалось обмануть себя. Би – моя дочь. Только моя. Светлые волосы и кожа – наследство моей матери, происходившей из Горного Королевства. В это я и буду верить. Так ведь гораздо легче, чем признать, что Шут принимал участие в зачатии Би. Верно?