Странствия Шута

Она сняла вертел и замахала им, чтобы птица скорее остыла. Тушка соскочила и упала в снег. Я прыгнула на нее и оторвала половину. Местами она была горячая, местами холодная из-за снега, а кое-где и сырая. Мы ели ее стоя, тихонько шипя сквозь зубы, когда обжигались. Я слышала, как глотает Шун, как хрустят у нее на зубах хрящи, когда она обгрызает кости. Птичка была маленькая и закончилась слишком быстро, но я поймала себя на том, что отдуваюсь от облегчения, когда голод отступил.

– Лошадь, – сказала Шун.

Мне не хотелось отходить от костра, но я понимала, что она права. Мне было ни капельки не стыдно, что мы съели его еду и собирались украсть его лошадь. Я пошла вслед за Шун туда, откуда доносилось лошадиное дыхание. После света костра глаза не сразу приспособились к темноте. Лошадей оказалось две, обе были стреножены. Седла лежали неподалеку. Я посмотрела на Шун. Мне никогда не приходилось седлать лошадей. И снимать путы тоже.

– Осторожно, – сказала я, когда она присела на корточки у передних ног белой лошади.

Я видела, как она ощупывает веревку.

– Не могу понять, как их распутать.

– Сними рукавицы.

Я волокла по снегу седло. Мне с трудом удалось его приподнять. И как же я закину его на спину лошади?

– Тут где-то должен быть узел?

– Нет, пряжка, – раздался голос Керфа у нас за спиной. – Подождите немного, сейчас подброшу дров в костер и освобожу их для вас. Если вы правда хотите ехать в темноте.

Мы замерли. Я чувствовала себя виноватой, но лишь самую малость. Шун выпрямилась.

– Я не буду тебе ничего должна. Ты был с теми, кто нас похитил. Так что мы не обязаны расплачиваться за то, что ты исправишь несправедливость, которую с нами сотворили.

– Я знаю. – Он подошел и положил рядом хворост. Сел на корточки и аккуратно подложил в огонь ветку. Он как будто вовсе не заметил, что мы съели птицу. – Я пришел только для того, чтобы вернуть вас к вашему народу.

– И ты не ждешь от меня никакой благодарности за свою «доброту»? – насмешливо спросила Шун.

– Никакой. – Он прямо и простодушно посмотрел на нее. – Да, это правда, что ты красивая и нравишься мне. Думаю, ты и сама уже это поняла по тому, как я смотрю на тебя. Но я знаю, что ты мне ничего не должна. Я не стану пытаться воспользоваться вашим положением.

Этими словами он как будто обезоружил нас. Мы медленно подошли к костру. Я протянула свои грязные руки к огню и почувствовала тепло на лице. Керф взял в дорогу много полезного. Он расстелил у костра кусок парусины, чтобы нам с Шун было где спать. Нам все равно пришлось прижиматься друг к дружке, но так было гораздо теплее. Сам он устроился на таком же куске парусины по другую сторону костра.

– Я все равно не доверяю ему, – прошептала я Шун, уже проваливаясь в сон.

Та ничего не ответила.

Он умел добывать еду. Когда мы проснулись, он уже подкинул в костер дров и жарил тощего зимнего зайца. Я лежала тихонько под своей тяжелой шубой и смотрела, как он возится с луком и стрелой, убившей наш завтрак. А вдруг это его стрела попала в Персивиранса, когда мы пытались сбежать? Вдруг это тот самый человек, что подстрелил моего друга? Мне до сих пор было трудно вспомнить некоторые кусочки того дня. Те минуты, когда туманный человек направлял всю свою силу на меня, вовсе стерлись из памяти. Но я знала, что никто из них не вернулся, чтобы проверить, умер ли Пер. Я видела его только мельком. Оставалось надеяться, что его ранили не слишком серьезно и он вернулся в Ивовый Лес. Мне вдруг вспомнился управляющий Ревел, мертвый Ревел в коридоре, и я не выдержала и всхлипнула. Шун услышала и проснулась.

– Что такое? – спросила она и быстро села, сердито глядя на Керфа.

– Они убили управляющего Ревела.

Она покосилась на меня и снова перевела взгляд на калсидийца.

– Правда? – ровным голосом спросила она, и я поняла, что на самом деле это ей неинтересно.

Мы с Шун почти не обсуждали пережитое во время налета. Одурманенные бурым отваром, мы жили только тем, что было здесь и сейчас. У нас было мало времени, когда мы могли бы поговорить наедине и сравнить, кто что видел. Никто из нас не хотел бередить свежие раны на глазах у похитителей.

– Не реви, – бросила она, и по резкости ее тона я поняла: она по-прежнему считает Керфа врагом. А перед врагом нельзя показывать слабость.

Она права.

Я повернула голову, вытерла слезы о капюшон и медленно села. Двигаться оказалось неприятно. Все мышцы болели, холодный воздух сразу забрался под шубу. Хотелось плакать. Хотелось броситься на парусину, рыдать и вопить.

– У меня только одна кружка, – виновато сказал Керф. – Нам придется пользоваться ею по очереди.

– А у тебя есть что пить? – спросила Шун.

– Горячий бульон. Талый снег и кости птицы, которые вы выбросили вчера. Но я могу варить только по чашке за один раз.

Шун на это ничего не сказала, не стала ни благодарить, ни упрекать. Мы просто встали и одернули шубы, вдвоем отряхнули и скатали кусок парусины. Шун вручила получившийся валик мне, чтобы Керф понял – теперь это наше. Если он и заметил это тихое посягательство на его добро, то не подал виду.