Странствия Шута

Шут шел на поправку, но по-прежнему очень медленно. Я ощутил огромное облегчение, когда он присоединился ко мне у камина в Большом зале. Наряд для этого выхода, очевидно, подбирал Эш – я видел, как он любуется результатом своих трудов. На Шуте был длинный черный балахон, какие носили полвека назад, расшитый лунами и звездами. Голову украшала шапочка лорда Фелдспара, ныне расшитая зелеными пуговками и амулетами из бронзы и меди. Трость, по которой вились змеи и драконы, Шут вырезал сам, и я не мог нарадоваться, что он вновь взялся за старое увлечение. На плече его сидела Пеструха, дополняя и без того чудаковатый облик. Эш подвел его к креслу по соседству с моим. В ответ на приветствия Шут объяснял, что он – Грей, странник из далекого Сатина. Бывший лорд Голден не присовокупил к имени никакого титула, однако заявил, что он чародей из дальних краев и приехал в Олений замок изучать легендарную магию Видящих. Его наряд выглядел так удивительно, что золотые глаза и покрытое шрамами лицо вполне подходили к этому образу. В тот вечер он не задержался в Большом зале надолго, но, пока тянулась зима, начал понемногу бродить по замку. В облике чародея Грея он не завел новых друзей, однако стал навещать тех, кто знал его раньше. Я видел, как нравится ему эта игра и с какой радостью помогают ему Эш и Спарк. Эта юная парочка, решил я, сумеет хорошо позаботиться о моем старом друге. И закрыл свое сердце и помыслы даже от Шута.

Живот Неттл рос день ото дня, и Риддл все больше окружал ее заботой. Кетриккен и Эллиана не могли скрыть своей радости за нее. Я утешался тем, что они окутали ее любовью, а сам держался на безопасном расстоянии. Если никто не будет полагаться на меня, я никого и не подведу.

Спать по ночам я не мог, но это меня не тяготило. После заката я мог бродить по библиотекам Оленьего замка с лампой в совершенном одиночестве. Я стал аккуратно прочесывать их. Одно время Чейд увлекался изучением того, что сам называл религией Белого Пророка. Я нашел собранные им свитки об этом. Некоторые я перевел с листа, другие пришлось мучительно восстанавливать с пером и бумагой. Тут-то я наконец и нашел сведения, которые искал. Клеррес оказался далеко, гораздо дальше, чем мне когда-либо доводилось бывать. Рассказы путешественников были старые и часто противоречили друг другу. Я никому не говорил о своих изысканиях. Медленно, по крупице, собирал я сведения, и эта работа поглотила меня с головой.

Я стал выбираться в Баккип и навещать таверны, где собирались моряки. Встречая тех, кто забирался дальше других, я расспрашивал о месте под названием Клеррес. Трое слышали о нем, но только один заявил, что бывал в этом далеком порту. Он тогда был совсем мальчишкой, и это было одно из его первых плаваний. Этот словоохотливый старик, как мог, постарался описать мне расположенные поблизости портовые города, но годы, суровая жизнь и избыточное употребление рома подточили его память.

– На Перечные острова тебе надо, – сказал он. – Тамошние торгуют со Слугами с Белого острова. Они тебе дорогу и покажут.

Не ахти какая зацепка, однако теперь хотя бы стало ясно, откуда начинать путешествие.

Для меня было большим облегчением, что король отказался от моих услуг убийцы. Я даже признался в этом Дьютифулу, когда мы однажды ужинали в узком кругу в комнатах Чейда. Мой старый наставник вяло клевал еду, а король тем временем объяснял, почему он решил вытащить нас на свет.

– Я понимаю, Фитц, тебе было неприятно, но ты должен жить в комнатах, соответствующих твоему положению. И принцу правящего дома не пристало шнырять за стенами, будто лазутчик, подслушивая и подглядывая. – Он со вздохом отложил вилку и устало улыбнулся мне. – Фитц, я покончил с тайнами. Только посмотри, до чего они нас довели. Подумай, как они отравили детство Шайн и Ланта, не говоря уже о твоем собственном. И как чуть не случилось беды, когда эти двое встретились, не зная, кем приходятся друг другу.

Я медленно жевал, глядя в тарелку и гадая, откуда он это узнал. И надеясь, что смысл сказанного ускользает от Чейда.

– Подумай о собственной короне и письме Верити, о которых не ведала ни одна живая душа, кроме Чейда. Если бы Чейд погиб в войнах красных кораблей, никто бы так никогда и не узнал, что отец назначил тебя наследником. И вот я смотрю на Чейда, который теперь только улыбается и кивает, и гадаю: что еще он знал, а теперь забыл? Какие важные подробности истории Видящих мы уже никогда не узнаем?

Я вскинул брови, испугавшись, как Чейд воспримет этот упрек, но он увлеченно раскладывал горошины на тарелке на две кучки. Почувствовав мой взгляд, старик поднял на меня глаза. Его левое веко медленно опустилось и снова поднялось. Я забыл жевать: неужели он подмигнул мне? Или это просто нервный тик, одолевавший его в последнее время? Наши взгляды встретились, но его зеленые глаза были непроницаемы, как морская вода.

А Дьютифул продолжал: