Страшная Маша

Мама открыла. На пороге стояла женщина неопределенного возраста. Она могла быть ровесницей Наташи, а могла ей в матери годиться. Гостья выглядела уставшей и потерянной. Ее сильная худоба, серое лицо с запавшими щеками наводили на мысль о болезни, а бегающий взгляд исподлобья, спутанные волосы, неопрятная одежда – о болезни душевной. Она глянула через плечо Наташи вглубь комнаты, кого-то выискивая:

– Я… Тут у вас… котенок черный, – мямлила она. – Берете? Если что, отдайте. Муся родила всех рыжих и одну кошечку черную. Можно поменять на рыжую. Больше не у кого, только у меня кошки есть. Уже мало осталось, было больше. Всех извели. Теперь, что ни дом – собаки злые… Вы, это… Чернявую отдайте, если не понравилась…

– Что вы? Очень понравилась, – всплеснула руками Наташа. – Спасибо! Мы ей уже имя дали – Чуча. Поедет с нами в город. Дети в восторге. Заходите, чайку попьем. Вас как зовут?

Женщина нерешительно потопталась и кивнула, но осталась стоять на месте. Наташа отступила вглубь дома и повторила:

– Рады будем познакомиться.

– Меня Катя зовут, – выпалила женщина и дальше еще быстрее: – Фамилия Кошкина. Мне сорок лет, живу одна, инвалидность… Чай не пью – в нем кофеин, врачи запретили.

– Что же мы стоим на пороге? Заходите! – настаивала Наташа. – Будем сок пить. Вкусный, апельсиновый.

Чуча, заметив Катю в дверях, бросилась к ней, задрав хвост трубой. Катя осторожно зашла, присела у порога, протянув кошке руку. Чуча лизнула ладошку, а потом бросилась к Маше, сделав то же самое. Улыбка появилась на Катином лице, которое мгновенно похорошело и помолодело. Им удалось заманить Катю к столу. Чувствовалось, что она смущена и не знает, как себя вести. Чуча лежала у нее на коленях. Бывшая хозяйка легонько щекотала ее за ухом и все время наклонялась, чтобы поцеловать в нос. Апельсиновый сок стоял перед ней нетронутым, как и печенье с вареньем. Исподтишка бросая взгляды на долговязую фигуру гостьи, Маша боялась, что Катя заметит, как наворачиваются слезы на Машины глаза оттого, что ей было нестерпимо жаль эту несчастную. Мозг у Кати работал в режиме саморазрушения, причиняя каждой клеточке организма нестерпимую боль. Плесень депрессии, которая так пугала в маме, была цветочками в сравнении с тяжестью и мраком, которые царили в этой душе. Машины ладони все сильнее нагревались. Такого раньше никогда не было. За короткое время она уже несколько раз это почувствовала. В лодке началось, а теперь повторяется.

Наташины попытки расспросить Катю о соседях, об особенностях жизни в Предгорье были не слишком успешны. Катя, похоже, ни с кем не общалась и жила в лесу в старой развалюхе, доставшейся ей от предков. Единственное, о чем она могла говорить бесконечно, это о кошках. Еще три года назад с ней обитали двенадцать кошек, а потом они начали куда-то пропадать. Сейчас всего четыре. Тех, других, ни мертвыми, ни живыми не находила:

– Собаки сгрызли, думаю, – сверкнула Катя глазами. – А им приказал самый главный кобель.

– Кто? – изумилась Наташа.

– Тсс… – Катя приложила палец к губам. – Он все слышит, за всеми следит. Ваши стены имеют глаза и уши. Он об этом позаботился.

– Господи, да кто же это? – завелась Наташа.

– Придет время, узнаете…

Наташе захотелось, чтобы гостья поскорее ушла – от нее гадко пахло, она угрюмо смотрела на детей и не выпускала Чучу из рук. Витя нервничал, боясь, что Катя унесет кошку, а у Маши глаза были на мокром месте.

– Мы сегодня уезжаем, надо собираться, – намекнула Наташа, но Катя не прореагировала и продолжала бубнить:

– Дом хороший вы купили, большой. Его доктор построил для своей семьи.

Наташе было удивительно, что эта женщина не знает, кто они – по поселку быстро прошел слух о семье погибшего доктора, но протиснуться в щелочку паузы ее монолога не получалось – пауз просто не было:

– Доктор – друг детства, – тараторила Катя, – добрый Леха. Добрый-предобрый… Все надо мной смеялись, а Леха нет. Мы в одном классе как-то оказались. Меня на второй год оставили. Я старше всех, а как вызовут к доске – от страха прямо у доски могла уписаться. Все ржут, а Леха молчит. Училка мою мать зовет, чтобы та тряпкой пол вытерла, а мамка, вообще-то, уборщица в школе, она и так вытирает, только потом этой тряпкой меня по голове, лицу… Все опять ржут… Человек ведь как смеется: что-то внутри защекочет, в животе подпрыгнет, в горле заклокочет и давай хохотать, а я даже когда хочу смеяться, не получается. Леха звал меня царевной Несмеяной – дурочка была такая в сказке, все плакала, а я даже плачу редко. Он в книжках медицинских вычитал, что мне лечиться надо. В город возил. Врачи про голоса спрашивали. А какое их дело? С кем хочу, с тем живу и разговариваю. Кошки ужас какие разговорчивые. Когда Леха уезжал из Предгорья, подарил мне первого котенка Васю, а я потом его родителям кошку Машку подарила. Бедная Машка с ними сгорела…

Маша вздрогнула, Наташа поморщилась, а Витька заржал…