Страшная тайна

– И еще например, – продолжил я. – Я бы очень хотел узнать, действительно ли ты был в кустах или помогал разметать Мари.

Это подействовало на него как удар током. Он подскочил, развернулся ко мне лицом и вне себя завизжал, закричал, зазвенел:

– Нет! Я был в кустах! Да я и не знаю, как разметывают людей! Идите к черту, мне и так худо, как будто я во всем виноват! Все случилось так быстро!

Последнее слово он пронзительно пропищал – к тому шло. Мне было ясно, что Ник понимает, как глупо все это выглядит, ясно, что он пытается взять себя в руки. Тут я ему посочувствовал. Тоже терпеть не могу глупо выглядеть.

– Если хотите знать, – проговорил он старательно-монотонным голосом, – я был по другую сторону живой изгороди, там, где был тот солдат, который прилетел на вертолете и разговаривал с вами. Мы поспорили. Я не хотел никуда уезжать. Там было так… интересно – эти вездеходы или как их там, а у помощника Джеффроса, который нам все показывал, были крылья! Честно! Мне хотелось узнать побольше. Мы с Мари почти всю дорогу туда проспорили, потому что я хотел остаться. А Мари сказала, нас уже один раз арестовывали, и было ясно, что на холм мы не попадем, потому что на тропе было что-то, что не пропустило даже вас. Поэтому Мари говорила, что нам надо удирать, пока кто-нибудь не сказал вам, что мы здесь. А я говорил, что Джеффрос и его люди с нами очень приветливы… В общем, я забрался в виноградник и выходить оттуда не спешил, если хотите знать. А Мари сказала, что раз так, то я могу попросить вас подбросить меня домой и она надеется, что вы меня в клочки порвете, и побежала по дороге к своей машине, размахивая ключами. А я двинулся вдоль изгороди с другой стороны, ничего не говорил, только надеялся, что она передумает. Но тут… тут из-за машины вдруг вышла мама с Грэмом Уайтом и что-то такое сказала – кажется: «Ну, Мари, наконец-то!» – и они… они на меня даже не посмотрели! По-моему, даже не заметили меня, честно!

– Да, – сказал я. – Пожалуй, я тебе верю. Удрать в кусты при споре со старшими – очень характерная отменная глупость. А все остальное?

– Нам повезло, что здесь так пыльно, – сказал Ник. – Когда мы увидели, что вы садитесь в машину, то бросились к своей сломя голову, и Мари сказала, что вы бы обязательно нас заметили, если бы за вами не поднялась пыльная буря. Когда вы свернули к бронетранспортерам, мы просто съехали на соседний проселок.

– А еще? – спросил я.

– Потом мы попытались подняться на холм по той дорожке, не смогли и пошли к бронетранспортерам, а оттуда вышли солдаты и сразу нас арестовали, и…

– Нет. Я имею в виду все остальное, – сказал я.

– Какое остальное? А, вы про кентавра! – начал он.

Я оборвал его:

– Попытка засчитана. Нет, я не про кентавра. Я про остальную твою молодую жизнь. Я спрашиваю, чем морочила тебе голову мать все эти годы?

– Мне… в последние года два уже нет, – ответил Ник одновременно горько и вызывающе. – С тех пор, как я сказал, что не верю ни единому слову. Понимаете, это был такой бред, что я даже кое-что использовал в игре про Бристолию.

В его голосе послышалось воодушевление, но он умолк и с надеждой поглядел на меня. Мне стало интересно – он и вправду только о себе и думает или просто еще очень юн? Так или иначе, подкупить его не помешает.

– Хорошо. – Я слегка вздохнул. – Если ты мне расскажешь, что тебе говорили, я взгляну на твою игру про Бристолию и решу, что из нее можно сделать. Пойдет? Ничего больше обещать не могу.

В оранжевом свете я увидел, как лицо Ника залилось краской. От этого света он на миг сделался серо-голубым.

– Я не имел в виду… то есть я не про это сейчас думаю… Ой, черт! Спасибо. Хорошо, но мне особенно нечего рассказать. Сколько себя помню, мама говорит мне, что Тэд Мэллори мне не отец, и года два назад мне это надоело, и я решил, что все равно буду считать его отцом, потому что папа мне очень нравится, а кто мой настоящий отец, мама не говорит. Говорит только, что он очень важная шишка и я тоже когда-нибудь стану важной шишкой, когда вступлю в права наследования. Противно. То есть это может быть кто угодно, и от этого впору зазнаться, а потом опомнишься и думаешь: а что это я зазнаюсь, а вдруг мой отец – какой-нибудь ходячий кошмар или дурак набитый? Но ведь от этого не отмахнешься. Я бы хотел быть на вашем месте. У вас есть настоящие тайны, и вы вправе зазнаваться.

Стэн подавил смешок. Я сказал:

– Наверняка она тебе еще что-то говорила.

– В основном обо всяких штуках вроде разметывания по мирам и что существуют сотни иных вселенных и в большинстве из них гораздо больше волшебства, – небрежно отозвался Ник. – Когда речь идет про волшебство, она прямо сама не своя. Вечером в пятницу она страшно завелась из-за того, что ей наговорил Грэм Уайт, и все хотела со мной поделиться, но я сказал, что это ерунда и нудятина, и ушел.

Изверг, а не ребенок. У меня возникло искушение пожалеть Жанин, хоть она и убийца. Впрочем, я помнил, что и сам в возрасте Ника был не лучше. Моя мать это как-то пережила.

– Они с Грэмом Уайтом давно знакомы?

Ник нахмурился: