Страшнее пистолета

Убедившись, что бандиты действительно сбежали, оставив гнилой сгусток бессильной злобы и усиливающегося ужаса, Кирилл выбрался из завала.

И увидел, что ужас Шайтаныча был вызван не столько приближением разъяренного Тарасова, сколько нависшими над головой оскаленными клыками гигантского зверя. Переполненный гневом, алабай глухо клокотал.

Следовало поторопиться. Вертолет нашел наконец подходящее место для посадки на дне гигантской карьерной воронки, и из него, не дожидаясь, пока остановятся лопасти, посыпались люди в черном камуфляже, вооруженные, прямо скажем, получше Кирилла. Они грамотно рассредоточились вокруг невысокого крепкого мужчины средних лет, выбравшегося из вертолета последним.

А в следующую секунду из‑под корней сосны вылетела маленькая худенькая фигурка и бросилась навстречу мужчине. Но склон карьера был слишком крутым, мальчик не удержался на ногах и покатился вниз.

К счастью, по маршруту следования оказался сплошной песок, без каких‑либо вкраплений камня и корней, поэтому никаких дополнительных повреждений, судя по всему, парнишка не получил. Только перепачкался еще больше, превратившись в запанированную песком котлетку.

Которая благополучно вкатилась прямо на руки к подоспевшему отцу.

Слава богу! Кирилл облегченно выдохнул и склонился над вжавшимся в кучу веток Шайтанычем:

— Ну, что? Закончим твое никчемное существование?

— Только не говори, что съешь меня, — криво улыбнулся тот, изображая героя‑партизана на допросе. Вот только его страх вонял все сильнее. — Откуда ты вообще взялся, сволочь? Чего тебе надо?

— А как ты сам думаешь? — Кирилл приблизил лицо вплотную к перепачканной кровью физиономии бандита и резким движением сорвал балаклаву.

И нервы Шайтаныча не выдержали. Они, нервишки, и так уже звенели от боли, злобы, отчаяния и ужаса, но там хоть причины эмоций были понятны. Но ЭТО?!

В черных узких глазах лениво пошевелилось, просыпаясь, безумие. А когда Кирилл, ущипнув толстую щеку, восхитился упитанностью добычи, к воплям и стонам раненых присоединился тонкий, бьющий по нервам, вой.

Палата номер шесть была почти укомплектована.

Теперь пора. Встречаться с Тарасовым и его людьми Кирилл не собирался. Мальчик… А что мальчик? Он скоро забудет странного человека в черной шапке‑маске, детская память избирательна и очень быстро избавляется от болезненных, травмирующих воспоминаний.

Главное — малыш теперь вне опасности.

Кирилл свистнул алабаю и почти бегом направился в глубь леса, стремясь побыстрее скрыться за деревьями.

Вовремя. Буквально через пять минут возле завала появились люди Тарасова. Они бегло осмотрели поле боя и остановились, озадаченно разглядывая троих раненых бандитов, один из которых, судя по поведению, где‑то потерял адекватность.

— Ну, что тут у нас? — подошел Тарасов, бережно прижимая к себе сына.

— Да вот, Владимир Семенович, сами полюбуйтесь, — широкоплечий верзила, убрав за спину автомат, легонько пнул съежившегося в комок узкоглазого пухлого мужика, сосредоточенно слизывавшего кровь, обильно струившуюся из жуткой рваной раны на предплечье. — Этот — явный псих, те двое вроде соображают слегонца, но несут какую‑то чушь про лесного монстра и его зверя.

— Дядя Кирилл? — встрепенулся сомлевший на плече отца мальчик. — Он здесь? Он живой? А я думал… Тут стреляли, потом кто‑то страшно кричал, потом опять стреляли…

— Тише, сынок, тише, — Тарасов ласково погладил парнишку по голове. — Посмотри на них — тут есть твой дядя Кирилл?

— Нет, его нету. Только этот, — ребенок побледнел, снова вспомнив пережитое, — толстый, грязный, а еще вон тот, с ногой простреленной — они меня украли. Там еще один был, и они хотели… А потом пришел дядя Кирилл… И Тимка… Дядя Кирилл! Тимка!

Долго еще звенел в ушах жалобный зов мальчика. Даже когда звук, запутавшись в листве и хвое, увяз в лесу, не дотягиваясь больше до удалявшихся в быстром темпе человека и собаки, Кирилл продолжал слышать его внутри, ощущая переполнявшую ребенка горечь потери.

— Ничего, Тимыч, — криво улыбнулся он поскуливавшему псу, — все будет хорошо, малыш скоро успокоится. Да пойми же ты! — недоумевающе‑растерянный взгляд алабая резонировал с собственными ощущениями Кирилла, вызывая душевную боль. — Нельзя нам туда! Мне нельзя! Ты представляешь, что будет с пацаненком, когда он разглядит мою физиономию? На болоте он с перепугу ничего толком не видел. Пусть лучше так. В конце концов, ты, если хочешь, можешь вернуться, я же вижу, как ты привязался к малышу. Иди, еще не поздно.

Вот теперь алабай обиделся всерьез.

И до самого возвращения домой, растянувшегося почти на два дня, с хозяином «не разговаривал». Он держался неподалеку, обычно в радиусе метров трех‑четырех, в развеселые разведки не отлучался, во время ночевки теплым боком не прижимался, улегшись неподалеку. Игнорировал, в общем. И на все попытки пообщаться не откликался.

Особо переживать по этому поводу Кирилл не стал, сосредоточившись на дороге. Ведь мало того, что они никогда еще не уходили так далеко от дома, так ведь и побегать пришлось по незнакомым местам.