Мальчик ни о чем его не просил, но Роберт и без этого понял, чего тот от него хочет, и с неожиданным для самого себя рвением бросился выполнять невысказанное желание. Прежде Роберт всегда был лидером, а не ведомым, но теперь все переменилось.
Он вспомнил про стоявшую возле теплицы длинную доску – она идеально подходила для задуманного. Мальчик одобрительно ему кивнул; его улыбка, как фонарь, озарила сумрак.
Вечером того же дня к родителям Роберта заглянул доктор Тревэйн, чтобы извиниться за то, что накануне так поспешно их покинул.
– Как больная? – спросила миссис Сэквилл.
– К сожалению, неважно. Миссис Хантер очень тяжело больна, – вздохнул доктор.
В следующий момент он заметил на лице Роберта довольную ухмылку и недоуменно нахмурился. Миссис Сэквилл проследила за его взглядом.
– Роберт, – сердито сказала она. – Я не понимаю, чему тут можно радоваться.
– Прости меня, – отозвался Роберт. – Я думал совсем о другом.
Миссис Сэквилл внимательно посмотрела на сына: ей показалось, что он не похож на себя. Затянувшееся было молчание прервал преподобный Сэквилл – напомнил доктору Тревэйну, что он собирался рассказать о прежних обитателях дома. На лице доктора Тревэйна появилось выражение человека, который, сболтнув лишнего, понимает, что теперь уж придется выкладывать все до конца.
– Не бойтесь, – начал он. – Это давнишняя история. Собственно говоря, даже не история, а скорее предание, молва, побасенка. Я не стал бы о ней упоминать, если бы не долгая память деревенских и если бы она не имела некоторого отношения к последним дням преподобного Бенчли. Но имейте в виду, что кого-то она может чересчур взбудоражить.
Доктор бросил выразительный взгляд на Роберта. Матушка согласно кивнула в ответ.
– Дорогой, тебе пора в постель, – велела она.
– Ну мам! – попытался поспорить Роберт.
– Ступай немедленно, мой мальчик, – сказал отец. – Делай, что говорит мама.
Роберт прищурился и сделал глубокий вдох.
– Хорошо, отец. – Он встал со стула. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, дорогой, – сказала матушка.
– Спокойной ночи, – сказал доктор Тревэйн.
– Спокойной ночи, сэр, – ответил Роберт и пошел к себе наверх.
Ему были безразличны их дурацкие тайны. Скучнейшая история дома ничуть его не интересовала. Услышав, как внизу матушка извиняется за его поведение, он довольно улыбнулся. Какое ему может быть дело до того, что они думают о нем? Какое ему дело до всего, о чем они думают?
Воскресным утром преподобный Сэквилл произнес первую проповедь на новом месте. Прихожанам она понравилась: миссис Сэквилл краем глаза видела, как в конце службы многие из них удовлетворенно кивали и одобрительно перешептывались. На залитом солнцем крыльце к преподобному подошел доктор Тревэйн, пожал руку и тепло поздравил с успехом у паствы.
Роберт стоял рядом, с трудом сдерживая зевоту. Чтобы как-то занять себя, он задрал голову и принялся рассматривать замшелых гаргулий, которые словно соревновались друг с другом в уродстве, рассевшись рядком вдоль церковного карниза. Одна из них – та лыбящаяся тварь, что расположилась ближе других к колокольне, – показалась ему подозрительно знакомой.
– Где ты был? – спросила матушка, когда утром следующего дня Роберт вошел в гостиную.
– В саду, – ответил он. – Ты не знаешь, где можно взять молоток?
– Молоток? – удивленно улыбнулась матушка.
– Да, – деловым тоном сказал Роберт. – И гвозди.
– Нет, дорогой, боюсь, я этого не знаю. А почему ты вообще об этом спрашиваешь?
– Потому что мне нужны молоток и гвозди, – хмуро ответил он.
– Наверное, мистер Феннер…
Но Роберт, не дожидаясь, пока матушка договорит, вышел прочь.
Миссис Сэквилл вздохнула и снова взялась за книгу, от которой ее отвлек сын, но скоро поняла, что больше не в настроении читать. Она вдруг ужасно захотела выпить превосходного портвейна, который принес доктор Тревэйн, но испугалась попасться на глаза служанке, которая могла невесть что подумать о хозяйке, застав ее в одиночестве с рюмкой в одиннадцать часов утра.
Будучи супругой священника, миссис Сэквилл испытывала от этого ничуть не меньшие неудобства, чем Роберт – от того, что приходился священнику сыном. Она всей душой любила мужа, а тот в высшей степени благосклонно относился к ее взглядам на женскую эмансипацию, и тем не менее она жаждала большего.
Миссис Сэквилл неожиданно глубоко поразил рассказ доктора Тревэйна об одном из эпизодов истории их нынешнего дома. Она полагала, что речь пойдет о каком-нибудь давнем скандале или малопристойном приключении, и была совершенно не готова к тому, что ей на самом деле пришлось услышать.