Страшные сказки дядюшки Монтегю

Эмили объяснила, что доктор притворился, будто любит Шарлотту, только для того, чтобы заполучить ее деньги. Гувернантку он отослал из дому, пообещав жениться на ней, когда Шарлотты не станет. Но ее приемная дочь пригрозила рассказать о них матери. Гарнет перепугался и ее убил.

Убийство сошло ему с рук. Из-за того, что девочка была своенравной и непослушной, все, кроме Шарлоты, решили, что она просто сбежала из дома. Для верности Гарнет украл у жены несколько драгоценностей и безделушек, чтобы выставить девочку не только неблагодарным существом, но еще и воровкой.

– Каков мерзавец! – воскликнула Элизабет.

Виктория ерзала во тьме сундука, выбирая позу, в которой было бы удобно сидеть, несмотря на промокшие до нитки платье и нижние юбки. Она даже засомневалась, стоит ли такой мокрой выскакивать из сундука – вдруг, вместо того чтобы напугать девочек, она своим видом их только насмешит. Возможно, подумала она, лучше дождаться, пока все уйдут.

– Почему же он сознался? – спросила одна из девочек.

– По его словам, она стала ему являться, – Эмили понизила голос. – Внезапно возникала перед ним и осуждающе на него смотрела. В конце концов он этого не вынес и сдался властям.

– А как он ее убил?

– Задушил и спрятал в бельевом сундуке, а потом дождался удобного момента, вынес тело из дома и утопил в озере. Когда же тело нашли, к нему на веревке был привязан здоровенный булыжник. Говорят, с тех пор она разгуливает по дому, а с одежды у нее стекает вода…

Виктория вылетела из сундука, как обезумевший чертик из табакерки. Как она и задумала, девочки при виде ее порядком перепугались. Двух пришлось приводить в чувство с помощью нюхательных солей, причем одной из них потом, когда она пришла в себя, для успокоения потребовался лауданум.

Двоим слугам еле удавалось удержать Викторию на месте, пока еще один не привел ее родителей. Девочка непрерывно вопила и в конце концов сорвала голос. Умолкнув, она свернулась в калачик на полу у кровати и уставилась на пустой сундук.

Я еще раз взглянул на фотографию и на сей раз увидел, что непонятное пятно – это не дефект фотобумаги и не след пальца, а смутно различимое изображение девочки в белом платье. Мужчина – теперь я знал, что это Гарнет, – смотрел с фотографии не надменно, как я решил поначалу, а страдальчески, как если бы держал руку над пламенем свечи.

Создавалось полное ощущение, что Гарнет видит не видимую никому, кроме него самого, Маргарет и при этом отчаянно притворяется, будто рядом с ним – только его жена.

– Туман, похоже, рассеивается, – сказал, стоя у окна, дядюшка Монтегю. – Тебе, Эдгар, и впрямь пора идти, а то скоро начнет темнеть.

Я и сам с тревогой думал о приближающихся сумерках и не уходил только потому, что не хотел брести домой сквозь туман. Ну и еще, конечно, потому, что опасался за дядюшкино душевное здоровье. При этом что-то подсказывало мне, что, оставаясь здесь и дальше, я рискую подпасть под его нездоровое влияние.

– Да, дядюшка, – ответил я, вставая. – Пожалуй, мне действительно пора. Не хочу, чтобы матушка волновалась.

Эта явная ложь покоробила меня самого: уж я-то знал, что матушка едва ли заметила мое отсутствие.

– Разумеется, Эдгар, ступай. Я тронут тем, с каким терпением ты слушал мои стариковские бредни.

– Что вы, сэр, – сказал я. – Я с огромным удовольствием слушаю ваши истории. И буду с нетерпением ждать возможности прийти и послушать их снова.

Тут я впал в некоторое замешательство. В те годы я еще не слишком уверенно чувствовал себя при встречах и прощаниях. Я решил было подать дядюшке руку, но мне показалось неправильным делать это, пока он сидит, а он, судя по всему, и не собирался вставать из кресла. Вместо этого дядюшка Монтегю улыбнулся и, протянув руку, взял со стола старинную подзорную трубу. Едва он направил ее на видневшийся за окном лес, улыбка сошла у него с лица, как будто он увидел нечто, что чрезвычайно его огорчило.

– Дядюшка? – окликнул я.

– Все в порядке, – неуверенно отозвался он.

– Сэр, какая у вас интересная подзорная труба, – сказал я. – Она, наверно, принадлежала капитану дальнего плавания.

Дядюшка Монтегю взглянул на трубу, а затем молча направил ее на лес за окном.

– Дядюшка? – снова окликнул я.

– Прости меня, Эдгар, – ответил он. – Не смею тебя больше задерживать. Я и так отнял у тебя слишком много времени.

– У этой подзорной трубы, наверно, тоже есть история? – спросил я.

– У всего есть история, – вздохнул дядюшка Монтегю. – У всего и у всех. А история этой вещицы, – он взвесил трубу в руке, – очень даже заслуживает того, чтобы ее рассказать. Но давай подождем с ней до следующего раза.

Я посмотрел на дядюшку, который, казалось, вдруг постарел сразу на несколько лет, и мне не хватило духу оставить его одного.

– Пожалуйста, сэр, расскажите ее, – я с готовностью уселся в кресло.

– Боюсь, Эдгар, ты мне за это спасибо не скажешь, – улыбнулся дядюшка Монтегю.

– И тем не менее, сэр, – не унимался я. – Прошу вас. Еще одна история, и я пойду домой.

– Ну раз ты настаиваешь, – сказал он. – Раз ты так настаиваешь…

Тропинка