Взгляд безостановочно скользил по стенам, с одинаковым равнодушием и легкостью шалой бабочки перепархивал с узкого окна, забранного мелкой фигурной решеткой, на массивную запертую дверь. На узорчатые ковры со сценами то ли войны, то ли охоты. На сундуки с откинутыми крышками. На жаровни и курильницы с благовониями. На фреску с изображением хитроумного Бела в момент похищения им волшебной сандалии у спящей Иштар. У бога воров на фреске была козлиная бородка и глаза разного цвета — правый зеленый, а левый черный.
Но цвет был не единственным отличием — левый глаз хитроумного время от времени еще и моргал…
***
— Чего ей не хватает?! — молодой король Селиг терпением не отличался и в лучшие-то дни. Тем более — сейчас, когда все три бога, казалось, отвернули свои светозарные лики от его несчастного Шушана
— Я ее спас! Поселил в лучших покоях! Завалил подарками! Лучшие ткани, украшения! А она даже не взглянула, словно это мусор! Она бы даже не переоделась, если бы я не приказал служанкам… но что толку?! За день умудрилась изорвать и испачкать лучшее платье! А еда?! Я велел поварихам расстараться — и они расстарались, клянусь когтями Сета! А что в итоге? Она ест так, словно это помои! И кормит заморскими лакомствами крыс!!!
Ярость требовала выхода, и немедленно. Селиг заметался по комнате. Схватил сосуд для умывания — тонкостенного кхитайского фарфора с узорами в виде переплетающихся стеблей бамбука — и разбил об стену. Эцхак, управитель замка и новый доверенный слуга повелителя, проводил разлетевшиеся осколки горестным взглядом.
Эти сосуды стоили целое состояние, не всякий король мог похвастаться даже одной такой вазой или кувшином. В замке Селига до недавнего времени было целых три. Но в том-то и дело, что — до недавнего времени…
Две изящные чаши для вина — настолько тонкой работы, что даже сквозь двойные стенки можно было видеть пламя светильника! — попались под горячую руку молодого короля несколько дней назад, когда возвратился он из Асгалуна — с дурными вестями, наполовину поредевшим отрядом и пленницей, от которой пока больше мороки, чем пользы.
Сегодняшний кувшин был последним.
— Она должна меня полюбить! Это единственный выход! — Селиг в отчаянии заломил руки и поискал глазами еще что-нибудь бьющееся.
Видя гнев своего господина, Эцхак не стал уточнять, что раздавить сапогом прикормленного девочкой крысенка у нее на глазах — не самый подходящий способ заручиться ее любовью. Да и хозяина можно понять — кормить заморскими деликатесами крыс! Пусть даже это и дворцовые крысы. На взгляд Эцхака — так и девчонку ими кормить не следовало, если не ценит хорошего обращения. Но об этом управитель замка тоже не стал говорить своему слишком молодому и вспыльчивому королю.
Не найдя в комнате более ничего, на чем можно было бы сорвать гнев, Селиг с ненавистью покосился в сторону смотрового отверстия и прошипел:
— О, с каким бы удовольствием я ее придушил!!! Если бы не ее отец…
Эцхак напрягся. Разговор принимал подходящий оборот. Молодой король, похоже, отбушевал и подуспокоился, раз начал задумываться о политических последствиях. Возможно, теперь он будет в настроении выслушать. Кашлянув, дабы привлечь к своей недостойной персоне высочайшее внимание, Эцхак осторожно заметил:
— Похоже, ваша… гостья… не очень умна…
— Да уж! — Селиг фыркнул. — Ее сестра куда умнее, но там был такой переполох, что укра… э… спасти удалось только эту глупую неблагодарную дрянь.
— Глупых детей учат, — более смело продолжил ободренный Эцхак. — А неблагодарных — наказывают…
— Если бы я мог! — Селиг воздел руки в жесте крайнего отчаянья. — С каким наслаждением я бы ее…
Эцхак еще раз прочистил горло. Он чувствовал себя так, словно ступает по зыбучим пескам.
— Девочки, даже такие маленькие и глупые, обожают героев. Особенно — тех героев, которые их спасли от смертельной опасности…
— Да-а?! Что-то не замечал! Я ведь уже спас ее — во время бунта!
Эцхак, конечно, мог бы возразить, что его венценосный повелитель во время им же самим устроенного бунта свою пленницу скорее крал, чем спасал. Но зыбучие пески под ногами подсказали иные слова: