Страшные сказки для дочерей кимерийца

Ведь ты же не ворон, правда? Ты же Павлин, хоть и с зубами! Только вороны начинают с лица, первым делом выклевывая жертве глаза и нос, не важно, мертвой или пока еще живой, но беспомощной жертве… Это вороны только да прочие падальщики. Но ведь ты же не ворон!!! Не ворон, правда?! Не падальщик. А пальцы — что, пальцы ерунда, она даже ходить сможет, мы найдем лучших лекарей или даже волшебников…

Митра, пожалуйста, пусть это будут всего лишь пальцы.

* * *

Когда толпа начала расступаться, как-то очень тихо и испуганно, Конан вдруг отчетливо понял, что молился не тому богу.

Понял, еще даже не увидев крытые носилки, только опущенные головы несущих их послушников. По этим самым опущенным и втянутым в плечи головам и понял. По тому, как шарахнулась от вошедших толпа, словно на каждой из этих голов незримый чумной капюшон. По тому, как слабо охнул стоящий рядом Эрезарх, вспоминая Иштар милосердную. Ему, стоящему, сверху видно куда лучше…

Иштар надо было молиться.

Иштар…

Она — женщина, женщина и мать, хоть и богиня. Она бы поняла. А Митра — что? Он, конечно, хороший бог. Добрый. Справедливый. Но он очень не любит вранья. Любого, чем бы оно ни было вызвано. И жесток с обманщиками, признавая это одним из самых тяжелых грехов. Он слишком суров и серьезен, бог суровых серьезных мужчин, и не делает различий между детской шалостью и полноценным клятвопреступлением.

А Атенаис, прямо скажем, не была самым честным ребенком в этом мире…

Иштар надо было молиться!

Иштар бы поняла…

В полной тишине носилки вынесли на середину зала и осторожно опустили на пол в шаге от ступенчатого постамента. Не полноценный паланкин, а коротенькие такие носилки с высокими бортиками и длинными загнутыми вниз ручками. На эти ручки их и поставили, превратив в некое подобие то ли скамейки, то ли детской люльки.

Глава 28

Схожесть страшных носилок с люлькой усиливалась тем, что омертвелая жуткая тишина в зале все-таки не была полной. Её нарушал тихий непрерывный полуплач-полускулеж, доносившийся из-под покрывала, накинутого поверх лежащего на носилках маленького тела — еле слышимый, безнадежный и монотонный. То ли действие сонной травы было не слишком эффективным, то ли боль оказалась чересчур сильна и пробивала сонную одурь. Но не этот плач заставил сердце ухнуть в пропасть и пропустить пару ударов. И даже не то обстоятельство, что светлый шелк покрывала во многих местах уже пропитался мокрым и алым.

Просто тело под покрывалом было слишком маленьким, даже для ребенка всего десяти зим отроду.

Слишком коротким.

Конан чуть повернул голову в сторону Эрезарха. Оторвать взгляд от укороченного тела под шелковым покрывалом оказалось делом решительно невозможным:

— Лекарь… где?

Ему показалось, что он сказал это одними губами — голос куда-то исчез и никто его не услышит за оглушающее тихим непрерывным плачем. Но, похоже, его все-таки услышали — мимо деловито просеменил невысокий шемит в расшитом алхимическими символами плаще и со знаками целительства на покрывающих потрепанный кидарис серебряных пластинах. Двое рабов тащили за ним объемистые дорожные сундучки — тоже с подобными знаками на крышках. Поставили их на пол по бокам от носилок, быстро откинули крышки и сноровисто начали выкладывать лекарские инструменты и снадобья прямо на откинутые внутренние поверхности откинутых крышек, превращенные в подобия столиков.

Сам же врачеватель склонился над носилками, полностью перекрыв обзор королю Аквилонии, и осторожно снял пропитанное кровью покрывало.

— Зандра знает что! — возмущенно воскликнул он мигом позже. — Клянусь перекипевшим тиглем, Иштар лишила вас разума! Вы уверены, что тут нужны именно мои услуги?!

Стоящий за спиной Конана Квентий охнул и задышал как-то странно, быстро-быстро, словно после долгого бега. А Эрезарх…

Эрезарх расхохотался.

На какой-то жуткий миг Конану показалось, что мир сошел с ума — обернувшись, он увидел, что Квентий тоже смеется. Быстро, беззвучно, с короткими всхлипами, вытирая текущие по красному лицу слезы.

— Ты посмотри! Ты только посмотри! — отсмеявшись, воскликнул Эрезарх и толкнул короля Аквилонии в сторону носилок.

Конан и сам не понял, как оказался на ногах. Осознал только, что и его лицо расплывается в счастливой безудержной улыбке, а рвущийся наружу смех щекочет горло острым облегчением.

Теперь, когда он стоял, а ткань с носилок была убрана, стало отчетливо видно, что лежащее на них окровавленное тело не принадлежит Атенаис. Оно вообще не принадлежало человеку, это черное мускулистое и покрытое когда-то бархатистой короткой шерстью сильное тело.

На носилках лежал пустынный камелеопард, полуденный родич более привычного для обитателей крайней полуночи снежного барса. Совсем еще маленький детёныш, не старше двух-трех лун отроду.

— Во имя Иштар, меня что, вызвали, чтобы я лечил животное?!

Лекарь смотрел на носилки с негодованием и отвращением золотых дел мастера, которому предложили поработать золотарем.

— Да, — сказал Конан веско. — Именно для этого тебя и вызвали.