Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути

– Могу только сказать, что я чувствую сейчас.

Труди нахмурилась.

– Я бы не огорчился, ни капельки. Я знаю. Знаю. Звучит как святотатство… но ведь если это изъяли бы из моей памяти, то я и знать не знал бы ни о книге, ни об обстоятельствах, при которых ее получил.

Он посмотрел на нее.

– Ты сейчас наверняка думаешь о своей маме, да?

– Да. Но я думаю и про нас тоже. О наших воспоминаниях. Когда я училась в университете, как-то на одной лекции нас попросили выбрать, без какого чувства мы могли бы обойтись.

– Обойтись?

– Да… понимаешь, мы как будто могли выбрать, от чего отказаться… Понимаю, звучит глупо, но представь, что тебе говорят: можешь оставить только одно из своих чувств: обоняние, вкус, слух или зрение…

– Примерно как в «Выборе Софи»[18], но о чувствах.

Труди кивнула:

– Выбор Труди.

Чарльз поцеловал ее в щеку, но Труди решительно отстранилась, недовольная, что муж держится с ней покровительственно. Он отстранился и серьезно кивнул.

– Так вот, я тогда чуть с ума не сошла, пытаясь выбрать, чем же пожертвовать. Отказаться от слуха – и никогда больше не услышать «Гобелен» моей любимой Кэрол Кинг – или от зрения, но тогда я никогда не увидела бы твоего лица.

Она отбросила волосы со лба и переступила с ноги на ногу.

– И вдруг Джереми, как же его фамилия – не помню, но все еще называли его Джем… Робертс! Это был Джем Робертс! Он поднимает руку и спрашивает, включил ли лектор память в этот список. А лектор выждал минуту, а потом говорит (весь из себя такой умник): «Это не чувство, это функция».

– Как-как? Что за хрень!

Труди с чувством закивала:

– Да, полная хрень.

Она замолчала.

Чарльз поторопил: «Что же было дальше?»

Труди пожала плечами:

– Ничего больше не было. Вернее, я не помню, чем все кончилось. Но он попал прямо в точку. Джем Робертс, да…

Труди рассеянно оглядела темный коридор, ведущий в гостиную, и попыталась улыбнуться.

– И с тех самых пор я панически боюсь лишиться памяти, забыть тебя или места, где бывала. Видишь ли, можно ослепнуть, оглохнуть, потерять обоняние или вкусовые сосочки – все это было бы ужасно и трагично, особенно как подумаешь про сэндвичи с беконом, – но в памяти… вот как сейчас, – и она прикрыла глаза, – я думаю о твоем лице и могу его увидеть. Я думаю о песне Кэрола «Ты будешь любить меня завтра» и могу ее услышать. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю.

– И даже сэндвичи с беконом – если очень постараться, я могу вызвать в памяти их запах. Черт, знаю, что не могу, но я сохраню это воспоминание и смогу… смогу его вызвать. – Труди прищелкнула пальцами. – Легко, вот так.

– А вкус?

– Вкус – это индийская еда. Обходиться без нее было бы пыткой. Но я уверена, что смогла бы воспроизвести по крайней мере некоторые вкусы, вызывая из памяти те потрясающие блюда, которые я когда-то ела. – Труди потерла лоб. – По большей части вместе с тобой, дорогой мой Карл Великий.

Внезапно повисла тишина – как это иногда случается, – и Чарльз первым решился ее нарушить:

– Ну-ну, родная… Избави нас боже от чего-то подобного.

– Мама забывает одно за другим, в тот же день… иногда даже забывает фразу, еще не договорив.

– Но она счастлива.

– Как животное, – сказала Труди, и это прозвучало резко. – Как собака, которая даже не знает, что умрет. Не знает, что ее собачий друг умер.

– Ты об отце?

– Да, о папе. Она даже не знает, как его зовут.

– Ну и пусть, родная. Ей хорошо. Она же знать не знает, чего лишилась. Тебе трудно это осознать, я понимаю.

– Эмили Дикинсон сказала, что «искупится разлукой Рай, исчерпан ею ад»[19].

– Замечательно. Кто-кто, а она имела право так сказать!

Том подошел к раковине и открутил кран с горячей водой – но горячей воды не было. Все это время он ни на миг не спускал глаз с дверной ручки.

В коридоре раздались шаги, они приближались, становились громче. Он даже не успел ничего сказать, как ручка повернулась и вошла сестра.

– Господи, Томми, – сказала она. – Запирайся в следующий раз.

– Почему ты мне не отвечала, – спросил он, озираясь и ища, чем вытереть руки. – И зачем крутила ручку?

– Не крутила я никакую ручку. Просто вошла…

– У тебя есть полотенце?

– Разве похоже, что у меня есть полотенце?

– Может, принесешь?

– Сам принеси.

Том посмотрел на окно, но занавесок не было.

– Эй, может, выйдешь уже из туалета? Мне вообще-то нужно.

Том бочком вышел, и Джерри затворила дверь.

– Понимаешь, снаружи кто-то был, – сказал Том. – Сопел.

Он пересек коридор и обтер руки о неровную стенку.

– Я думал, это ты…

Было слышно, как Джерри спустила за собой, потом раздался звук льющейся из крана воды, и Джерри открыла дверь, стряхивая капли с мокрых рук.

– Слушай, эта стена… тут доска какая-то.

– Давай потом. – Сестра прошла мимо Тома. – Мы, кажется, едем ужинать.

Том захлопал в ладоши.

– Ура, я умираю с голоду!

– Мы едем ужинать? – спросил Том, влетая в кухню.

– В городе есть «Пицца-Экспрес», – сообщил Чарльз. – Как вы на это смотрите? Пицца и паста – что скажете?

– Я скажу «да», мистер По, – отозвалась Труди, направляясь к двери.