Том ничего не кричал. Это была необычная ночь, он чувствовал это, как дети чувствуют, что кто-то или что-то действительно прячется под кроватью, когда выключат свет. Или что кто-то дожидается, пока родители, сказав спокойной ночи, закроют дверь детской и можно будет неслышно войти в тихую комнату и пройтись на пальчиках (если только у них такие же пальцы, как у нас) по залитому лунным светом ковру, отбрасывая уродливую тень.
Чарльз подошел к изгороди и немного в сторону, чтобы поравняться с пугалом. Перескочив через кусты, он оказался на пастбище. Пугало оказалось тщедушным и кренилось на сторону, будто отвешивало поклон. Вся конструкция представляла крестовину из двух палок, накрепко перевязанных пучком травы. На пугале был твидовый пиджак, рубаха без воротника и замусоленная шляпа с обвисшими бесформенными полями. Не образец элегантности. Может, виной был ветер, шевеливший и качавший пугало, но сейчас Чарльз ясно видел вместо пуговиц два черных углубления – небрежный штрих, нанесенный черным углем, казался крохотной слезинкой в углу одного глаза. Как, удивился Чарльз, он мог принять это за пуговицы?
А в середине уродливого лица – лица, полюбить которое (да и просто смотреть на него без отвращения) смогла бы, честно говоря, только пугалова мать – торчал не колышек, а странная конструкция: шарнирное сочленение, прорвавшее ткань и согнутое под неестественным углом вниз, к косому рту, один угол которой поднимался вверх, а другой убегал вниз.
– Дорогой?
– Все в порядке, – крикнул Чарльз. – Это просто пугало.
Так ли это? То ли оно, чем кажется? Простая штука, поставленная, чтобы птицы улетали прочь? Он вытянул шею, снова посмотрел за изгородь, на землю за ней. Ничего не изменилось, все то же, просто луг, где пасут коров. Только кругом ни одного животного… и не было, когда они приехали.
– И пугал не было, – сказал он тихо. – Не было здесь пугал.
– Иди домой! – снова позвала Труди.
Чарльз обернулся, собираясь вернуться в дом – и заметил это. За другой живой изгородью, проходившей под прямым углом к первой, шедшей вдоль дороги, тянулась какая-то длинная прямоугольная конструкция (кормушка для скота, решил Чарльз), хотя животных и так не было видно. А видно было другое пугало, почти точно такое же, как стоявшее перед ним. Он сравнивал, переводя глаза с одного на другое. Да, они были
– Там еще одно, – сообщил Чарльз и был раздосадован тем, что не смог скрыть беспокойство и растерянность в голосе.
– Что? Что ты сказал? – крикнула Труди.
– Папа… скоро ты…
– Я говорю, там еще одно. Еще одно чертово пугало.
Налетел ветер, и пугало на шесте жалобно скрипнуло. Чарльз увидел, что пугало за кормушкой покосилось направо, будто нагнулось за чем-то.
Чарльз бросил взгляд на поле за изгородью и на первый взгляд ничего особенного не обнаружил. Но, потирая ободранные после атаки на изгородь руки, всмотрелся внимательнее и заметил одинокую фигуру, стоящую сразу за тем местом, где начинался спуск к Кайндлинг Бек.
Еще одно пугало.
Три пугала –
– Папа?
Почему это его волнует?
– Чарли, иди же домой.
– Я иду домой, – шепнул Чарльз ближайшему пугалу. Он почти верил, что эта груда тряпья с перчатками на руках-палках наклонится к нему и шепнет грубым хриплым голосом:
Но пугало не ответило.
Чарльз глубоко вздохнул и резко повернулся на месте. Со стороны, наверное, его можно было принять за танцора, странного человека, который на холоде, среди ночи выписывает пируэты перед пугалом, рядом с живой изгородью.
Впереди что-то хрустнуло, Чарльз инстинктивно согнулся, ожидая нападения. Его не последовало.
– Пугало свалилось! – закричал Том. В его голосе звучало нескрываемое удивление, как если бы он просто крикнул: «Оно живое!»
Чарльз посмотрел через плечо – разумеется, пугала за изгородью не было. Оно упало, конечно… деревянный шест не устоял и треснул. И ничего зловещего.
– Ну, вот и все, – объявил он, хлопая в ладоши. – Ужинаем, а потом время историй.
V. Марш наверх и баиньки
Было уже почти девять, когда, наконец, прибыл ужин в большом пакете из коричневой бумаги. Его доставил парнишка лет девятнадцати или двадцати, который горделиво встряхивал гривой угольно-черных волос, жевал какой-то корешок и все время улыбался.
– Очень хорошо, – нараспев повторял разносчик, пока Чарльз отсчитывал купюры и клал ему в протянутую руку. А когда Чарльз, поразмыслив, добавил сверху три фунтовых монеты, юноша молитвенно сложил руки и поклонился. «Очень хорошо, – снова сказал он. – я вам очень благодарен».
– Не стоит благодарности. – Чарльз сдерживался, стараясь не подражать напевным интонациям парня, но, закрыв за ним дверь, расплылся в улыбке.