– Довольно, – прервал его Альберт раздраженно, – меня не интересуют ваши низменные просьбы, так что сделаете нам всем одолжение – уходите.
– Я не могу этого сделать, – ухмыльнулся Мур, преисполненный спокойствия.
– Вот как! А вы разве не видите, что у меня вообще-то занятие в разгаре?! – воскликнул Разовски, обескураженный непоколебимостью детектива. Затем он широким жестом руки указал на Мура, будто на какую-то диковинную нечисть на нелегальном аукционе, и торжественно объявил, – Мур Лисц, дорогие мои студенты! Тот, кто, невзирая на талант и подающие надежды, уничтожил свою многообещающую карьеру собственноручно!
Лисц, не оставшись в долгу перед бывшем преподавателем, от души, со всей присущей ему театральностью, радостно раскланялся в три стороны, чем еще больше вывел Разовски из себя.
– Ну, вы сами напросились! – переходя на визг, крикнул старик, – раз пришли, я еще раз напомню своим студентам, как важно не потерять лицо ни перед народом, ни перед государством в угоду личных прихотей и интересов!
– Да, – оживленно согласился Мур, – а то это может довести вас до службы у господина Кристофера Беднама, и, упасите боги, вам поручат расследование убийства его величества, как это произошло со мной.
– Так, хватит! – вскрикнул Разовски, живо выталкивая детектива из кабинета, и выходя следом, – мы поговорим, но быстро! А вы, – он обратился к охваченной волнением аудитории, что, не замолкая, перешептывалась, – сидите тихо.
С этими словами он хлопнул дверьми и с заискивающим раздражением уставился на Мура.
– Ну?! – проскрипел он.
– Освободите Фленсика, – требовательно произнес Мур, стараясь держаться очень уверенно.
– Ты в своем уме?! – закипал старик, словно переполненный чайник, – что ты такое говоришь?! С чего бы мне его освобождать?! Как только наглости хватает простить о подобном! Совсем голову со своей нечистью потерял?! Законы для тебя теперь ничего не значат?!
– Я знаю, что в вашей власти повлиять на решение господ, тем более у них сейчас есть проблемы и поважнее этой, – настаивал на своем Мур.
Лицо старика исказилось в мерзкой улыбке:
– А разве ты не можешь повлиять на господ? Ты же теперь такая важная птица! На службе у самого Кристофера Беднама!
– Я конечно важная птица, – нисколько не смутился парень, – но мое положение не так прочно, к тому же я пока не возглавляю ни это дело, ни полицейский отдел.
Разовски внимательно вгляделся в лицо своего бывшего ученика, и со всей ядовитостью, на которую он только был способен, процедил:
– Твой бывший дружок будет гнить в тюрьме, не надейся, что добьешься его освобождения. Теперь, я обещаю тебе, что ему даже срок не уменьшат. Он этого вполне заслуживает. Ах, говори тебе не говори, ты все одно – такой же безголовый! Сколько раз я повторял тебе, что дружба с подобными личностями до добра не доводит! Такие люди тащат тебя к себе на дно, откуда сами вылезли! И где ты теперь? А главное благодаря кому? Он уничтожил тебя, и правильно сделал, а ты все равно продолжаешь упорно спасать его! У тебя нет чувства гордости, Мур Лисц! Убирайся из академии и даже не смей и носа сюда показывать, а я уж, будь спокоен, позабочусь, чтобы твои действия были донесены до ушей господ! Так ты им отплачиваешь за расположение – защищаешь преступника короны?! Ох, они будут рады услышать, как ты тут просишь за Чарли Фленсика! В особенности господин Беднам младший будет ой, как рад!
Глаза его метали молнии, ноздри жутко раздувались, волосы, что стояли дыбом, ходили ходуном – казалось, старик сейчас лопнет от негодования. Слушая это, у Мура в душе росло все больше чувства брезгливости и ничтожности по отношению к этому человеку. Детектив, сделав глубокий вдох, прервал поток излияний Альберта, сказав:
– Я понял это совсем недавно, когда события прошлого и мои чувства немного поутихли, но Чарли можно оправдать в его поступках по отношению ко мне. Поступив в академию, я получил слишком много внимания и похвалы, и невольно загордился собой. Вы внушали мне чувство превосходства – руководство по жизни, по которому сами и живете, и я стал пренебрегать его дружбой, хотя он был единственным человеком, чья семья меня приняла, как родного, когда я жил в приюте. Я так был ослеплен собой, и часто унижал его перед своими новыми друзьями, совершенно позабыв, кто на самом деле мне верный товарищ. А зная его характер, неудивительно, что он мне отомстил – скорее не от ненависти, а от обиды. Я сам в этом виноват, но на ваших плечах тоже лежит вина, ведь вы были мне наставником, а я был слишком глуп и невежествен, чтобы даже помыслить наперекор вам. Вы поощряли во мне гордыню. Так что сейчас, я возращу ему долг, ведь он мне недавно помог, хотя и не должен был. Да он виноват, и он поступил мерзко по отношению к покойному наследнику, но десять лет это слишком много для такого проступка.