Страшные сказки Женщины в белом

— Монтегю, — подсказала она.

— Да, — сказал я, недовольный, что она меня перебила. — Это он крал у учеников. Мальчик был ни в чем не виноват.

— И этот мальчик совершил самоубийство до того, как стало известно о преступлениях директора?

— Да, — ответил я. И почему она все время вмешивается в мой рассказ? — Мой дедушка ужасно огорчился и решил, что его дети и внуки ни за что не будут подвергаться такому обращению.

— Он чувствовал себя виноватым? — Женщина в белом улыбнулась.

— Не понимаю, почему он должен чувствовать себя виноватым, — сказал я, хотя задавался этим вопросом уже много раз.

— Потому что он тоже избивал того несчастного мальчика и тем самым подталкивал его к самоубийству.

— Я нахожу ваше предположение оскорбительным, — возмутился я.

— Но в глубине души вы всегда знали, что это правда, не так ли?

Она подалась вперед и коснулась моей руки. Как только она это сделала, я, словно во сне, перенесся в другое место, в комнату, которую раньше не видел. Но, как это бывает во сне, я точно знал, где нахожусь.

Это была школьная спальня: целый ряд кроватей, а дальше — группа мальчиков, один из которых уверял остальных, что ни в чем не виноват. От группы отделился другой мальчик и сильно ударил его в живот, отчего тот застонал и повалился на пол, а обидчик продолжал осыпать его жестокими пинками и ударами. Я знал этого мальчика только стариком, но каким-то образом я понял, что это дедушка.

— Как? — только и мог сказать я, когда видение поблекло и я снова оказался в купе вагона поезда.

— Вам на миг явилось откровение, вот и все, — ответила Женщина в белом. — Но теперь вам лучше поспать. Вы так устали.

Это было слабо сказано. Я, словно сомнамбула, пребывал скорее во сне, чем в сознании. Да и вообще, не сновидение ли все ли это — Женщина в белом, сама поездка, мои спящие попутчики — сновидение, от которого я еще не очнулся.

— Не могли бы вы рассказать мне еще одну историю? — спросил я, желая на чем-нибудь сосредоточиться. Сплю я или нет, я был твердо уверен, что мне нельзя поддаваться тому глубокому забытью, которое словно ждало меня, подобно черноте бездонной ямы.

Трещина

Филип с матерью стояли в большой пустой комнате, которая должна была стать его спальней. Она находилась в мансарде, и с одной стороны потолок опускался почти до пола, а окна выходили на высаженные полукругом вишневые деревья.

— Ах, Боже мой. — Мать Филипа всплеснула руками. — Эти обои никуда не годятся. Только посмотри: какой гадкий желтоватый оттенок. От такого и с ума можно сойти. Я велю Бенсону и его людям немедленно их снять.

Филипу обои вполне нравились, но он знал, что в вопросы отделки лучше не вмешиваться, ведь это исключительно вотчина матери.

По правде говоря, она стала этим по-настоящему одержима. Отец Филипа однажды заметил, что они переезжают в новый дом в Челси только потому, что его жена больше не может придумать, как бы переделать старый.

Сколько Филип себя помнил, декораторы ходили к ним домой неиссякаемым потоком, рассыльные постоянно доставляли самые модные горшки, ковры и предметы мебели, а грузчики приезжали, чтобы вынести уже вышедшие из моды предметы.

Хотя Филипу не хотелось перебираться в новый дом, стоило признать, что он был гораздо лучше старого: больше, наряднее, да и улица красивее. И что самое важное, комната самого Филипа теперь тоже больше и наряднее.

Итак, рабочим было велено убрать из нее желтые обои и заменить их на те, что выберет мать.

Мистер Бенсон был высок и хорошо сложен, с коротко стриженными волосами, широким уверенным лицом и маленькими, глубоко посаженными колючими глазками.

С ним работал мальчик по имени Томми, долговязый лопоухий паренек лет пятнадцати, который обычно покашливал, прежде чем что-нибудь сказать.

Хотя Бенсон сыпал своими «да, мадам» и «конечно, мадам», по его манере держаться Филип догадался, что раболепство не в его природе. Он заметил, что, стоит его матери отвернуться, как заискивающая улыбка сразу слетает с губ Бенсона, и видел, как тот закатывает глаза в ответ на очередные диковинные просьбы.

Пока шли работы, Филипу пришлось спать в гостевой комнате, которую его мать уже отделала в особенно отвратительной и кокетливой манере, уставив все поверхности разного рода безделушками. Повсюду были керамические вазы и павлиньи перья, и потому Филип был особенно заинтересован в том, чтобы его комната в мансарде была готова как можно скорее.

Умывшись, одевшись и позавтракав, Филип шел наверх и вставал в дверном проеме, проверяя, как все продвигается. Рабочие тем временем сняли со стен обои и приступили к ремонту и отделке.

Сперва его появление встречали дружелюбно, а Бенсон еще и ерошил ему волосы и подмигивал. Однако с каждым новым визитом его приветствовали все менее радостно, и наконец между ними установилась некая холодность, поскольку Филип проявлял нетерпение и разочарование медленным ходом работы столь же очевидно, как Бенсон проявлял недовольство тем, что за ним наблюдают.