Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Фрау Абер считала, что Гималаи примут вызов. От напряжения из нее потекла в снег моча. Природа замерла. Горы безмолвствовали. Она почувствовала себя униженной. Я лежал и читал путеводитель по Индии, а она горько плакала. Я понял: жалость к ней будет доказательством ее реальности. Я читал о Ришикеше, в котором мы с ней вяло боролись.

Это один из тех вегетарианских, безалкогольных городков Северо-Восточной Индии, которые славятся своей святостью. В Ришикеше не продаются даже яйца. Воздух здесь, у подножья Гималаев, чист и пылен одновременно. Длительное пребывание «Битлз» в городе совсем не чувствуется. От предчувствий у фрау Абер потеют подмышки, от воспоминаний — янтарного цвета штаны. Я предлагаю ей дружбу, но фрау Абер упрямится и в угоду своим feelings упрекает меня в неискренности. Приехав в Индию, она стала называть индусов братьями, призывать к социальной активности. Она упрекнула меня в колониализме, когда портье тащил мой тяжелый чемодан. Но прошло несколько дней, и она уже кричала нищим: «Пошли вон!» Она ловко научилась передразнивать индо-английский воляпюк шоферов.

— ФАР-Р-Р Ю, СЭР-Р-Р! — хохотала она. — ФАР-Р-Р Ю!

Наконец, она мне призналась, что индусы похожи на арийцев с грязными лицами, но потом страшно смутилась и просила, чтобы я забыл ее слова, чтобы не погубить ее социальный образ.

— Все-таки у тебя душа — фашистка, — сказал я.

— Яволь! — принялась кривляться фрау Абер. Тогда я отправился в один из отдаленных ашрамов Ришикеша, чтобы обсудить свое положение с гуру.

— Но я тожечеловек! — увязалась она за мной. Я тайно звал ее фрау Абер. Она любила бунтарское слово НО.

Боже! Фрау Абер начала размножаться! Помимо индийских паломников, в ашрамах много полукрасивыхзападных женщин, вроде нее, которые с постными лицами внедряются в святую жизнь. В полукрасивых женщинах есть извечная неадекватность: они считают себя красавицами, разбивают себе жизнь высокими претензиями и в результате — койка психоаналитика (n’est-ce pas, фрау Абер?) или ашрам с молитвами, песнопениями, со звоночками. Дзынь-дзынь! Проснись к духовной жизни!

— Все мы лампочки! — сказал мне гуру без всякого предисловия. — Лампочки, по которым бежит ток божественной энергии. Мы умираем, как перегораем.

В самом деле, он был похож на лампочку, которую включили в интуристскихцелях, и она стала ярко и честно светить.

— У вас тут красиво, — сказал я недоверчиво, глядя из окна его опрятной бедной комнаты на закат солнца над Гангом.

— А что такое красота? Она — наше внутреннее состояние. Все в мире — наше внутреннее состояние.

Как-то мне в руки попалась брошюра «Философия всего». В ней было тринадцать страниц. Автора я не помню. Гуру с ходу брался за любую неподъемную тему. У него было отполированное чистойжизнью лицо человека без возраста с живыми глазами. Когда-то он был государственным чиновником. Выезжал служить в Лондон и выглядел на берегах Темзы доподлинным англичанином, как молодой Неру. Когда-то в Калькутте у гуру были жена и сын. Он бросил их, уехал в Ришикеш, и я подумал, что, верно, жена и сын проклинают его за святойэгоизм.

— Сын — ваше внутреннее состояние? — спросил я.

— Красавец офицер, сын год назад погиб в Кашмире.

Я неотрывно смотрел на рот гуру. Он тяжело сглотнул, отрыгнул, и я увидел вспышку зеленого цвета, сорвавшуюся у него с губ. Вслед за ней изо рта выскочил предмет, который он поймал руками, сложенными снизу. Немедля он высоко его поднял, чтобы нам было видно. Это был прекрасный зеленый лингам, куда значительнее любого предмета, который нормальный человек мог бы извлечь из горла. Но полагать, что поклонение лингаму происходит из примитивного фаллического культа — глубокое заблуждение. Будучи амальгамой мужского и женского органа, священный эллипсоид, который в переводе с санскрита значит эмблема, предстал нам сущностным принципом, энергией творения.

— Елы-палы. Извините, — сказал я, пораженный супериллюзией отцовского чувства.

Он закивал головой по-индийски, и это утвердительное движение находится на грани европейского отрицательного жеста, что, должно быть, имеет под собой основание.

— Надо отказаться от всего, чтобы обрести себя. Не переделывать мир, а переделывать себя, — опять загорелась «лампочка».

— Вы тоже — мое внутреннее состояние? — спросил я.

Он кивнул. Но глаз дернулся. Мне не надо было его ловить.

— И она? — спросил я с тайной надеждой.

— Ваше представление.

– Светопреставление. Кому мне сказать спасибо за такоевнутреннее состояние? — показал я головой на фрау Абер.

— Себе, — молвил гуру.

Я понял, что изведу ее только упорным самоусовершенствованием.

— Соблюдайте режим питания, но без особой аскезы. Не ешьте то, что сексуально возбуждает. Be good. Do good. Спите отдельно!

Фрау Абер сильно перекосило, но она смолчала.

— В чем главный грех? — спросил я.

— В ненависти. Ненавидеть другого — значит ненавидеть себя.

Я миролюбиво улыбнулся фрау Абер и даже похлопал ее по коленке.

— Нам пора, — сказал я.

Гуру скромно отказался от денег.