Она крепко спала, пока он не начал расстегивать ей пуговицы. Сначала Лизетт подумала, что это служанка, однако затем почувствовала запах одеколона и поняла, кто это. Сопротивляясь желанию показать, что она не спит, Лизетт ждала, чтобы увидеть, как далеко он зайдет. В конце концов, она сама попросила его помочь. Он лишь вежливо выполнял ее просьбу.
Вот только в том, как он вел рукой по ее спине, в том, как любовался ею после того, как развязал шнуровку ее корсета, не было ничего вежливого.
Равно как ничего вежливого не было и в том, как до сих пор билось ее сердце. Дьявол его за это побери!
Что ж, по крайней мере, теперь она могла раздеться. Лизетт на мгновение задумалась о том, чтобы запереть дверь, однако она сомневалась, что он вернется хоть сколь-нибудь скоро. Кроме того, если герцог ничего не сделал, когда у него был шанс, то он вряд ли сделает что-то позже.
Быстро переодевшись в ночную рубашку, Лизетт скользнула обратно в кровать, однако заснуть ей удалось не сразу. Она все никак не могла поверить, что надменный герцог, посчитавший ее любовницей Дома и владевший семью имениями, был тем самым мужчиной, который осторожно и почти нежно расстегивал ее платье, пока она спала.
Кем был Макс? И почему вообще он ее так волновал? Как только они найдут Тристана и уладят вопрос с платком, у нее с герцогом больше не будет никаких общих дел.
Если все обернется хорошо. Но если они не…
Нет, Лизетт не станет думать о том,
Мрачные мысли мучили Лизетт до тех пор, пока усталость наконец не взяла свое и она не погрузилась в беспокойный сон.
Девушка не знала, как долго она проспала до того момента, когда внезапно проснулась, разбуженная каким-то звуком. Она лежала, натянув одеяло до самого подбородка, а ее сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Звук донесся вновь. Это было пение, и пел мужчина.
Какого дьявола?
Соскользнув с кровати, она распахнула дверь в тот самый момент, когда в соседней комнате перевернулся стул.
– Тсс, – не слишком-то тихо сказал кто-то слегка заплетавшимся языком. – Тсс, ты не должен ее разбудить.
Господи боже. Это был герцог. И он был пьян. Что ж,
– Прекрати двигаться! – зарычал герцог на стул. – Я требую, чтобы ты… чтобы ты… – Он замолчал, словно пытаясь найти свое место в собственной фразе. – Забыл. Однако, что бы ты ни делал, прекрати это.
– Сомневаюсь, что стул вас послушает, – сказала Лизетт сухо, подходя к нему. – Стулья имеют склонность игнорировать приказы, даже приказы герцога.
Резко развернувшись к ней, герцог едва не упал.
– Вы проснулись, – произнес он, шатаясь.
Она поспешила подставить ему плечо.
– Трудно спать при таком грохоте.
Герцог положил руку ей на плечи.
– Я налакался, – сказал он ей доверительным тоном.
– Вижу, – ответила Лизетт.
Даже если бы это не было ясно по его поведению, от него несло бренди.
– Представить не могу, зачем доводить себя до такого состояния накануне переправы через канал16. Впрочем, мужчины никогда не бывают логичными в том, что касается выпивки.
Герцог тяжело опустился на канапе, и Лизетт, сев рядом с ним, начала развязывать его шейный платок.
Он по-мальчишески ей улыбнулся.
– Вы сняли свое платье.
Залившись краской, Лизетт постаралась сконцентрироваться на платке.
– Обычно я в нем не сплю.
Она так спешила, что даже не подумала о том, чтобы накинуть поверх ночной рубашки пеньюар.
– Это хорошо, – сказал он, окинув ее взглядом таким горячим и страстным, что Лизетт остро ощутила, какой тонкой была ее рубашка. – Ваше ночное белье мне нравится больше.
Стараясь не показывать, какой жар охватил ее от его слов, Лизетт опустилась на колени, чтобы снять с него сапоги. Ей уже приходилось пару раз так делать с ее братьями.
Вот только в этот раз все было совсем по-другому.
– Вы такая хорошенькая, – прошептал герцог, глядя, как она сражается с его сапогами. Он провел рукой по ее кудрям, запустив в них пальцы. – Ваши волосы подобны… подобны… Не знаю. Чему-то черному и блестящему.
Лизетт подавила улыбку. Похоже, когда герцог напивался, ему становилось несколько сложно подбирать слова.
– Возможно, жукам? – пошутила Лизетт. – Они черные и блестящие.
– Да уж, жукам. – Сверкнув глазами, он нахмурился. – Никаким не
Его комплимент был странно милым в своей неуклюжести. Нелепица какая-то. Как она вообще могла принимать всерьез хоть что-то, сказанное им в таком состоянии?