Читаем СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ полностью

— Дорогой Карл! Я никогда не кичился славой поэта. И на гроб мой вы должны возложить меч, ибо я был храбрым солдатом в войне за освобождение человечества.

Маркс молча наклонил голову.



Крымская военная кампания кончилась неудачей. Севастополь оставлен, хотя и не совершенно взят. Войска уходили в отступление, как во сне. Стояла темная ночь, еще свистели редкие пули, изредка отдавался гул орудий.

Где-то на последних бастионах на батарею Николая Бакунина вышел Лев Толстой, уже печатавший в "Современнике" "Севастопольские рассказы". Они поговорили. Никому не верилось, что война проиграна, что русские солдаты отступают на собственной земле.

Правда, далеко на юге русские войска отбили у турок крепость Карс, что намного облегчило и смягчило мирные переговоры.

Вскоре в Премухино встречали своих героев. Все пятеро вернулись живыми и невредимыми, как в сказке. И вновь Мишель требует от них действия!

Но и прошения братьев-героев не произвели впечатления на Александра!

Тогда за дело берется Екатерина Михайловна Бакунина

Покрытая славой, всю войну проведшая среди окопов под пулями вместе с созданным ею, впервые в мире, отрядом сестер милосердия, она вернулась с полей сражения. Ее принимает во дворце великая княгиня Елена Павловна, миссию которой Екатерина Михайловна исполнила сердечно и бесстрашно. И теперь уже она упрашивает Ее Высочество просить об узнике Государыню-Императрицу Марию Александровну.

Против такого хода бессильны и генерал-лейтенант Дубельт и граф Орлов.

Наконец, через Долгоруких, Бакунину дали понять, что пришло время личного прошения на имя Его Императорского Величества Александра Второго.

Это письмо — образец чистейшего арестантского лицедейства. В нем Бакунин размазал себя по стенке, унизился до праха на императорских сапогах и подписался: молящий грешник Михаил Бакунин.

И Государь нехотя поверил, что "святое чувство русского бунта" умерло в слезно молящем грешнике, что тот забыл и гул восстания, и запах пороха, и грохот воздвигаемых баррикад. С письмом в руке и тетрадью "Исповеди" он вышел к министру иностранных дел к князю Горчакову Алексею Михайловичу, которого Бакунины тоже просили походатайствовать за Мишеля.

— Mais jene vois pas le moindre repentir dans cette lettre! Дурак хотел repentir!

Горчаков осторожно скосил глаза.

Он не рискнул входить в подробности, ему было не по себе. Этот Бакунин… говорят, постарел, нездоров. Но в Европе так неспокойно. Хотя… он, должно, одумался в заточении и вряд ли опасен. Однако, и внутри наших рубежей сеют смуту злонамеренные умы из разных чинов. Надобна сугубая осмотрительность. Сугубая осмотрительность.

Молодой Государь качнул лобастой головой.

— Но засыпали же! Прошениями! И ты туда же! Дыхнуть не даете!

Горчаков дипломатично улыбался. Александр хлопнул себя по бедру.

— Черт с ним! Выпущу. Из уважения к его братьям, к тетке, — и присел к столу.

"Другого для него выхода не вижу, как только в Сибирь на поселение", — начертал, наконец, собственной рукой Император Всея Руси.

Дорого обойдется Александру Николаевичу эта минутная человечность!

Пятого марта 1857 года Михаил Бакунин вышел из крепости. Две недели оформлялись его дела в Петербурге, затем в сопровождении двух жандармов, в прицепном вагоне он был доставлен в Тверь, там в коляске — в Торжок и в Премухино.

Вся семья была в сборе. Михаил был мрачен.

Он отвык от людей.

У него был тяжелый упадок духа, после-тюремная тоска. Надобно время, чтобы прийти в себя и вновь научиться беседовать со всеми сразу. Поклонившись родным могилам, и свежему холмику над мятежной сестрой Варенькой, он провел в родном доме ровно сутки, играя в дурачки со старой нянькой Улитой Андреевной.

Наконец, в сопровождении жандармов навсегда покинул родной дом.


Сибирь, Сибирь… необъятная русская земля.

Волна декабристов, доживших до нового царствования, вернулась в столицы, срок отбывают сплошь разночинцы. Жизнь их тяжела, полна нужды, духовная деградация стремительна, сопротивление их выражается в путаных бессвязных письмах, которыми завалены канцелярские столы губернского и полицейского начальства. Весть о приезде революционера с мировым именем, коновода революции, вселила в них надежду и бодрость.

Его ждали, как вождя и пророка.

Бакунину определено место поселения в Нелюбинской волости Томской Губернии. В мае 1857 года Михаил Бакунин прибыл к месту назначения и был сдан под расписку начальнику края генералу Гасфорду.

Вокруг простиралась лесостепь, сильные пыльные ветры, окружение убогое, «туземцы», как показалось на первый взгляд.

Что тут можно "делать"?!

Тихое постепенное опошление, как пророчил он себе когда-то Москве. В Москве! А тут Нелюбинская волость… Мимо одна за другой идут партии каторжан. Народ подает по возможности. Из интереса и со скуки подает и Бакунин.

— Что за мешочек у тебя на груди? — спрашивает у рослого бородатого бродяги.

— Земля родная, барин. Там, за Уралом.

— Сам-то откуда?

— Волгарь я, ваше благородие. Речным извозом занимался. Пока не… эх! — и махнул рукой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза