СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

Со штыками наперевес, вдохновенные, неустрашимые, русские врываются на мол. Враги спешно садятся в шлюпки, отгребают за пределы ружейного огня, к своим судам.

У Афанасьева Котчева перебило левую руку. Фельдшер срезал жилы и отбросил руку по локоть.

— Держись. Больно?

— Н-нет. Готов… за Царя.

Однако, сопка Никольская беззащитна, и под нею уже командует английский офицер.

— Быстро вверх! Занять высоту. Ведя огонь, спускаться в город.

Но Завойко предусмотрел и это.

— Атака снизу вверх! Стреляй, бей, коли!

Из кустов, из-под огромных деревьев открылась пальба. Ура-а! Это ловушка Максутова. Зверская, невообразимая рукопашная, сверхчеловеческая ярость превратила защитников в устрашающие тени мести.

— Ура! Ура! Ура!

Объятые страхом враги, не разбирая, уносили ноги обратно, к обрывам, прыгали, падали. Позднее уцелевшие содрогались от неописуемого пережитого ужаса.

Вечером моряки и казаки подбирали трофеи: ружья, сабли, амуницию, пояса. Даже захвачено было знамя десанта, знаменитый флаг морских пехотинцев Гибралтарского полка.

— Рассчитывали на легкую победу, а побежали, как зайцы.

— Он нашей яри и камни побегут.

Дмитрий Максутов зачитал инструкцию, найденную в кармане английского офицера.

«Не забудьте захватить несколько пар кандалов, это необходимо».

Завойко усмехнулся.

— О рабах мечтали, сволочи.

И посмотрел на воинов.

— Кого удостоим ехать с реляцией в Санкт-Петербург?

Выбрали Максутова. И за три последующие месяца, рискуя жизнью на замерзающих реках, князь Дмитрий Максутов доставил сообщение в столицу.

… Обзор европейских газет: «Объединенная эскадра отступила перед горсткой русских! Оленеводы победили британский флот! Военная мощь Британии дала течь! Мороженое по-камчатски!

…

В связи с начавшейся войной с англичанами Михаила Бакунина перевели в Шлиссельбург, опасаясь, как бы враги не освободили знаменитого бунтовщика. В благословенном Премухино навеки угас Александр Михайлович, умер тихо, как свеча, в его восемьдесят восемь лет. А через два месяца, в феврале 1855 года умер Николай.

На престол, в разгар Крымской кампании вступил Александр. Из всех списков на помилование, поданных по обыкновению новому царю в честь восхождения на престол, он вычеркнул только Бакунина и Шевченко. Первому он не доверял, а второй «слишком оскорбил мою прабабку Екатерину Великую».

14 июня 1854 г

Великих зрелищ, мировых судеб

Поставлены мы зрителями ныне:

Исконные, кровавые враги,

Соединясь, идут против России:

Пожар войны полмира обхватил,

И заревом зловещим осветились

Деяния держав миролюбивых…

Обращены в позорище вражды

Моря и суша… медленно и глухо

К нам двинулись громады кораблей,

Хвастливо предрекая нашу гибель,

И наконец приблизились — стоят

Пред укрепленной русскою твердыней…

И ныне в урне роковой лежат Д

ва жребия… и наступает время,

Когда Решитель мира и войны

Исторгнет их всесильною рукой

И свету потрясенному покажет.

Николай Некрасов

Кадровый офицер Николай Бакунин давно уже воевал на позициях Севастополя. Но и другие братья, все четверо, в составе тверского ополчения, отправились на фронт. Екатерина Михайловна Бакунина, придворная дама, встала во главе миссии медицинских сестер с благословения Великой княгини Елены Павловны, чтобы спасать жизни раненых солдат вместе с врачами-хирургами, ведомыми великим Пироговым.

Свидания продолжались уже в Шлиссербурге, также на квартире коменданта крепости генерала Мандерштерна. Об этом человеке говорили, и справедливо, немало хорошего, так что Мишелю по-прежнему везло "по-возможности".

Комендант уже накормил всех обедом и распорядился подавать кофе.

— Редко видел я узника столь благоразумного и мужественного, как ваш брат, Татьяна Александровна, — говорил он искренне. — Всегда-то он в хорошем настроении, всегда смеется, право, надежда утешает его, как никого из моих подопечных

Генерал привычно пролистывал принесенные ею книги, между тем как сам Мишель быстрым движением завернул в салфетку, и передал Татьяне тайную записку.

— "… а между тем, Танюша, двадцать раз в день хотел бы я умереть, настолько жизнь для меня стала тяжела. Дух мой крепок, но тело слабеет. Неподвижность, вынужденное безделье, отсутствие воздуха, и особенно жестокие внутренние мучения, которые только узник, одинокий, как я, мог бы понять, и которые не дают мне покою — все это развело во мне зачатки хронических болезней.