СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

Ведь переписка шла через канцелярию, нельзя было и намекнуть на жажду деятельности.

Год, другой. В душной камере, неподвижный, почти без прогулок, Бакунин полнеет, набирает вес. По ночам больно схватывает сердце, не в порядке печень, десны кровоточат, зубы во рту можно раскачивать пальцами.

Распоряжением Набокова ему поступают овощи, домашние обеды. Здоровье крепнет, но действия, действия не хватает всегда заряженному на скорость Мишелю.

Через два года умер Иван Александрович Набоков, завещая заботу об арестантах преемнику генералу Мандерштерну. Пока тело усопшего стояло у него в квартире, кто-то от Бакуниных проник в дом, чтобы поклониться ему и поцеловать руку.

… Михаил Бакунин вскочил и забегал по камере. В газете объявлено о войне на Балканах против Османской Империи.

— Он поверил! — Михаил чуть не драл на себе волосы. — Он осмелился!

…

Екатерина (Катрин) Муравьева, жена Генерал-Губернатора, была отзывчивой и веселой женщиной. В особенности, летом, когда зелень радовала ее глаза, столь чувствительные к яркой белизне долгих сибирских снегов. Поэтому и настояла сопровождать мужа в дальний путь на Камчатку.

— Как ваши декабристки, — привела последний довод.

Муравьев согласился. Накануне она пожалела купца Мангазеева и его клику, заступилась перед мужем, на что он, махнув рукой, поручил «жаление» Корсакову, которого оставлял в Иркутске. В составе огромной и тяжкой конной, тележной, военной, с пушками, экспедиции выехали и командиры Петропавловских укреплений на Камчатке, Василий Завойко и князья братья Максутовы.

Весь первый день Екатерина молодцом провела в седле. А на утро не могла пошевелиться.

— Ах, ах, мне нужен отдых, Nicolas! Хоть на два дня!

Не тут-то было. Остановить такой отряд, и ради чего? Или она садится в седло, или отдыхает под присмотром солдата, который проводит ее домой. Чуть не плача, Екатерина уместилась на коня. О, чудо! К середине дня она вновь стала легкой, быстрой и полностью здоровой.

— Так и бывает в кавалерии. Лошадки живые, вылечат, — Василий Завойко потрепал ее коня по шее.

… Снежная вершина вулкана Авачи смотрела на город, море светилось, по каменистым береговым обрывам лазали вновь прибывшие.

— Удобнее Авачинской бухты в мире нет. Стоит англичанам разыграть умышленный двухнедельный разрыв отношений, чтобы завладеть ею, а потом заключить мир — Авачинской бухты нам не отдадут.

Они стояли на высоте берега с картой, намечая расположение укреплений.

— Вырубить гнезда для пушек, нарастить брустверы. Оборону выстраиваем полукругом с перекрестным огнем.

Завойко показал рукой направления.

— На молу четыре батареи. Сигнальный мыс не прикрыт.

Работа закипела. Весь город, осознав опасность, трудился, не покладая рук, сутками. Даже подростки, Афанасий Котчев, к примеру, занимался укладкой стенок.

…

… На палубе двухмачтового парусника «Байкал» стояли капитан Геннадий Невельской и помощник капитана, молоденький офицер.

— Ах, Геннадий Васильевич, я как в чаду! Гавайи, Гавайи…

— А-а, понимаю.

— Как же! Груди открыты, юбчонки из травы. А ночи! Наши бабы ханжи против них, не дают жарких утех.

Невельской снисходительно усмехнулся.

— Пока я беседовал с королем Камеамеа Третьим, вы… ну, дело молодое. А знаешь ли, этот король не жалует англичан. Мечтает о дружбе с русским Царем.

Далеко позади отдалялась земля, гористый камчатский мыс Лопатка. А впереди сигналило китобойное судно, флажки, фонарь.

— Послание от короля Камеамея Третьего.

Вскоре Невельской читал сообщение. Король уведомлял о том, что англо-французская морская эскадра намерена напасть на Петропавловск в конце августа сего года.

— Возвращаемся.

… По стенам домов расклеены воззвания «НЕ ЩАДЯ ЖИЗНИ!». Совещание у Завойко закончилось словами князя Дмитрия Максутова.

— Убежден, что флаг Петропавловского порта будет свидетелем подвигов чести и русской доблести.

Рано утром с маяка послышался возглас матроса.

— Вижу эскадру из шести кораблей! Уже промеряют.

Трехмачтовый пароход, отделившись от эскадры, промерял глубины. Увидев, вышедший навстречу русский рыболовный дот, спешно отступил. Но руководителя эскадры контр-адмирала Февруса де Пуанта сие не смутило.

— Я раздавлю русских как клопов.

С берега на них в бинокли смотрели офицеры.

— Приблизительно двести орудий. Короткоствольные, малопригодные для берегового обстрела. Из-за расположения на бортах половина лишняя, слишком долго разворачиваться. Рассчитывают на легкую победу.

Завойко поднимает руку.

— Огонь… Пли!

Дым, грохот. Солдаты, моряки, подносят снаряды, ядра. Подростки не отстают. На батареях раненые, кровь, лужи крови, она уже впитывается в мокрый камень. Ближние береговые батареи на молу разбиты.

— Покинуть батареи! — командует Завойко.

От кораблей отваливает десант, и другой, по семьсот и триста человек. Высаживаются на мол, в злобном страхе бьют палашами по оставленным задраенным пушкам. Их план ясен: высадка на мол и на сопку Никольскую, откуда и взять город. И тут…

— Ура! Ура! Ура!