Страсть выбирает отважных

– Мэтью был первым человеком, которого я узнал в своей жизни. И я знал его еще до того, как родился. Мы были неразлучны, пока он не умер. А когда он умер, я горевал, что не умер вместо него, потому что легче быть тем, кто уходит, чем тем, кто остается в одиночестве. – Он ударил по песку ладонью, превращая постройку в бесформенную массу. – Вот так, Джорджетта. Достаточно ли вам моих признаний?

– Я выслушаю все, что вы захотите мне поведать. – Сейчас Джорджетта была искренней, как никогда. Должно быть, Хьюго это понял. Потому что бросил на нее косой взгляд – долгий, оценивающий…

Принявшись лепить из мокрого песка что-то новое, он продолжил свой рассказ:

– Мэттью получил самое лучшее лечение, какое только можно было купить за деньги. То есть так думал наш отец. Но он ошибался. А доктор, этот напыщенный тупица, брал за лечение огромные деньги, хотя ни разу не прикоснулся к больному собственными руками. Горничная, заведующая кладовой, могла бы сделать куда больше с помощью своих настоек и припарок. И хирург мог бы, но он предпочел выкачать из больного как можно больше крови и брату после этого стало еще хуже.

– Вы ведь говорили об этом отцу, верно?

– Да, я все это ему высказал, не мог промолчать. – Отвернувшись от несчастной кучи, Хьюго сел, подтянув колени к груди, и теперь он сидел в той же позе, что и Джорджетта. Его шляпа так и осталась лежать на берегу в нескольких футах от них, и ветер с моря ерошил его короткие волосы. – После этого мои родители избегали говорить о брате. И даже убрали с глаз долой все его вещи и портреты. Но я-то по-прежнему оставался у них в доме, ежедневно напоминая им о нем своим лицом. И каждый раз, глядя в зеркало, я тоже о нем вспоминал.

– Это было вам приятно?

– Да, приятно. И одновременно ненавистно. Но со временем смотреться в зеркало стало легче. И с возрастом мое лицо все меньше напоминает лицо умершего в юности брата. – Обхватив руками колени, Хьюго продолжил: – И вот теперь, прожив без него четырнадцать лет, я понимаю солдат, когда они говорят о своих старых ранах. Раны все время болят, и эта боль преследует их день за днем.

– Чтобы притупить боль, многие мужчины прибегают к опиуму или спиртному…

– Да, верно. Но я погрузился в учебу. Медицина, физика, химия… Я пытался изучить все науки. Наверное, вы скажете, что это еще хуже.

– Да, наверное… – пробормотала Джорджетта. Но вам мой ответ, возможно, не понравился.

Хьюго криво усмехнулся:

– Я начинаю привыкать к вашим вкусам. – Джорджетта улыбнулась, а Хьюго продолжил: – Видите ли, мне казалось… – Он растянулся на песке, опершись на локти и вытянув перед собой ноги. – Мне казалось, если я выучу достаточно… Тогда в один прекрасный день я сумею сделать так, чтобы другие люди не испытывали того же, что и испытал я, лишившись брата.

Джорджетта, тоже вытянув ноги, шевелила пальчиками, рассматривая их.

– Обратить свое горе на пользу другим людям – это героический поступок.

Хьюго презрительно хмыкнул.

– Не спешите делать из меня героя одной из ваших банальных сказок.

– Банальное – что в этом плохого? В конце концов, методы лечения многих болез… О-о, вы снова хмыкаете? Отлично! Вам почти удалось сделать так, что я забыла, о чем мы говорили.

– Не важно. Главное – я больше не хочу столь же сильно привязываться к кому-либо. Становится слишком тяжело, когда все неизбежно заканчивается…

«Значит, неизбежно?» Джорджетта поморщилась и пробурчала:

– Да, вы правы. Вам следует всю жизнь провести в одиночестве, в обнимку с вашими книгами. И упаси боже снова полюбить кого-нибудь.

Хьюго молчал и хранил ледяное спокойствие, глядя куда-то вдаль – очевидно, на море.

– Я пытаюсь припомнить, кто из нас двоих боялся подойти ближе к замку, – проговорил он наконец. – Действительно, кто решил, что лучше любоваться им издалека? Уж лучше не приближаться, не то испортишь себе впечатление!

Подобное сравнение ей в голову не приходило.

– Вот вы о чем вспомнили? Да вы просто злодей!

– А я-то думал, что герой…

– Возможно, вы и то и другое.

Джорджетта погрузила в песок босые ноги, и теперь они сливались с морским песком, так как были почти этого же цвета. И ее волосы – тоже. О, она станет невидимкой, если наденет платье цвета песка!

Она покосилась на сидевшего рядом Хьюго. Оказалось, что он теперь смотрел не на море, а на нее. Причем смотрел вовсе не для того, чтобы определить, где заканчивался песок и начиналась она сама. Он смотрел на нее так, как будто только в ней был смысл его жизни. Но ведь она тоже искала в жизни смысл, разве не так?

Потянувшись к нему, девушка крепко сжала его руки. Сев прямо, Хьюго взглянул на нее вопросительно. И тут Джорджетта, подавшись к нему, склонилась над разрушенным песчаным замком и прижалась губами к его губам. Да-да, она это сделала, и отступать было некуда. И не было смысла притворяться, что она не желала этого с самого начала – когда он подставил ей плечо и сказал, что будет охранять ее и никому не даст в обиду.