Сегодня утром Каролина протянула Пети маленькое пирожное. Не сознавая, что делаю, я выхватила сласть у него из руки. Ребенок заревел.
Каролина пристально всмотрелась в мое лицо.
— Я… п-простите, — заикаясь, выговорила я и вручила Пети пирожное.
— Не попробуете ли сами, тетя Жозефина? — с проказливой улыбкой предложила Каролина.
Теперь, спокойно обдумав эту сцену, я понимаю, что не доверяю Каролине. Уверена, что ее нельзя допускать к ребенку — она вполне способна так или иначе ему навредить.
Но что за дурная мысль!
Сегодня утром, после мессы, мы с Гортензией молча прошлись до пруда в конце парка.
— Здесь он бросал камушки в воду… — сказала она.
Я разрыдалась.
— Прости…
Я не могла объяснить, что горюю не только по Маленькому Наполеону, но и по своей дочери.
— Мне повезло, — улыбка Гортензии обдала меня холодом, — ибо я ничего не чувствую. Иначе бы я страдала.
ВРЕМЯ РАДОСТНЫХ ДЕЛ
Понимаю и разделяю Ваше горе в связи со смертью Маленького Наполеона. Можете себе представить, что я чувствую. Хотел бы быть рядом с Вами! Судьба Вас хранила: Вам не довелось терять собственных детей, но такова одна из болезненных особенностей жизни. Заботьтесь же о себе и доверяйте моим чувствам к Вам.
Здравствуй, дорогая мама!
Бедная, бедная Гортензия, бедный Луи: как они, должно быть, страдают! Мы с Августой прижимаем к себе нашу малышку, нашу прекрасную маленькую Жозефину. Ее назвали так по предложению папы. О, если бы можно было уберечь ее от всяческого зла! Как же тяжело быть родителем!
Дорогая, рыдаю вместе с Вами! Нет ничего страшнее потери ребенка — да еще такого. Если мой визит послужит Вам хоть каким-то утешением, окажите мне честь, позволив приехать к Вам.
Едва завидев Терезу, я разрыдалась, чем огорчила милого Пети. Тереза успокоила его, подарив жестяную лопатку.
— Теперь ты сможешь играть в грязи. Впрочем, принцам это, наверное, не разрешается? — улыбнулась она малышу.
— Можно мне, бабушка? — спросил Пети, посмотрев на меня с надеждой.
— Конечно, — сказала я, гладя его кудри. Малыш не совсем в себе после смерти старшего брата: плохо ест и часто просыпается по ночам. Скучает по матери и отцу, я это знаю. Каждый день мы отсылаем его «письма» (каракули) на водный курорт в Пиренеях, подальше от опустошающего горя.
— Только вместе с Мими, — добавила я и подала той знак забрать ребенка.
— Бабушка Жозефина разрешает играть в грязи, — объяснила я Терезе, направляясь с ней к двойным дверям в сад, — но мама Гортензия — нет.
После я снова зарыдала, вспомнив, как Маленький Наполеон любил прыгать в лужах. Тереза не проронила ни слова, только взяла меня за руку. Пока мы шли по саду, я тараторила, как безумная.
Тереза подвела меня к скамье у пруда, и мы посидели молча, глядя на двух черных лебедей, скользивших по поверхности воды. Вдали на лугу паслись газели и скакал их детеныш.
— Как это воспринял император? — спросила Тереза.
— Пишет, чтобы я мужалась, но мне донесли, что он сам рыдает. — Бедный Бонапарт! Он всегда старался не плакать, особенно в мужском обществе. — Он очень любил этого ребенка.
— И выбрал Маленького Наполеона своим наследником.
— Вот именно! Но я стараюсь не думать об этом, как и вообще о политике.
— А как не думать? — покачала головой Тереза, протягивая мне носовой платок.
— Это верно. Кажется, после смерти Маленького Наполеона все одержимы единственной мыслью: что произойдет, если Бонапарта не станет? Кто будет наследником? «Наследник»! Если я услышу это слово еще хоть раз, я закричу. Простите… — сказала я, взяв себя в руки. — Опасения справедливы. Если Бонапарт покинет нас, не оставив наследника, страну охватит хаос, гражданская война, — трон ведь не должен пустовать.
— Княгиня Каролина уверяет всех и каждого, что после Бонапарта должен править ее муж.
— «Править»? — весьма красноречиво округлила я глаза.