Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Да увольте вы наконец этого старика! Не желаю больше видеть эту физиономию. — С этими словами Бонапарт вбежал в замок, оставив меня на лестнице у входа. Мсье Ремюз галантно предложил мне свою руку.

— Не волнуйтесь, ваше величество, — прошептал он, — согласно «Кодексу», сначала домой возвращается император, а уж через несколько дней и муж.

— Разумеется, — улыбнулась я, радуясь тонкой шутке. Как ни странно, мне стало даже более одиноко, чем было до возвращения Бонапарта.

— Только не увольняйте Гонтье, — попросила я, пока мы шли за Бонапартом в замок.

— А еще лучше, — быстро добавила я, заметив неподдельный испуг на лице мсье Ремюза, — заверьте Гонтье, что его восстановят в должности, как только мой муж вернется.

15 августа, День святого Наполеона

Когда я пишу эти строки, за окнами взлетают фейерверки, озаряя тьму. В Париже царит веселье: турниры, пьесы, концерты, иллюминация и балет. Везде празднуют День святого Наполеона, императора и миротворца. Мы с Бонапартом наблюдали за торжествами с балкона дворца Тюильри. Толпа приветствовала своего героя, Наполеона Великого.

27 августа, одиннадцать часов пополудни, семейная гостиная в Сен-Клу

Во время второго действия «Цинны» я увидела на пороге зала Мими, подающую мне странные знаки.

— Меня зачем-то требуют, — шепнула я Бонапарту и вышла.

— Гортензия вернулась! — с прижатыми к сердцу руками сообщила мне Мими.

— Она здесь? Уже?

Следом за Мими я выбежала из театра и через оранжерею прошла в замок.

Гортензия устало опустила голову мне на плечо, будто искала материнской поддержки.

— Мне стало лучше, мам, — сказала она.

— Это я вижу, — улыбнулась я. Гортензия не покривила душой.

— Я тебя оторвала от чего-то? — спросила она, выглядывая во двор, заставленный экипажами.

— Мы смотрели «Цинну». Сейчас пошлю за Бонапартом.

— Нет, мам, подожди: это же любимая папина пьеса. Торопиться ни к чему.

— Может, мне сходить за Пети? — сверкнув улыбкой, предложила Мими.

— Он еще не спит? — с надеждой спросила Гортензия.

— Разбужу! — махнула рукой Мими. — Он каждый день вспоминает о своей маме.

— Кстати, его мама неплохо выглядит, — заметила я дочери.

— Хорошо доехали, — объяснила Гортензия, гладя меня по щеке, словно маленькую.

— Я писала песни… — Помолчав, она подняла на меня глаза. — Для него.

«Для него». Для Маленького Наполеона. Словно его дух витает где-то рядом.

— Наш Пети молодец! Мне столько надо тебе рассказать, он идеальный ребенок…

Правда, очень раним и боязлив в последнее время, часто просыпается по ночам.

— А, вот он и встал! — заслышала я сонный голосок внука.

Вошла Мими с мальчиком на руках.

— О, Пети! — дрожащим голосом проговорила Гортензия. Знаю, о чем она подумала: Пети так похож на Маленького Наполеона. И в то же время — совсем другой.

Ребенок уставился на мать, а затем спрятал лицо, уткнувшись в шею Мими.

— Три месяца для ребенка — целая жизнь. — Я предвидела, что не все будет гладко при их встрече. — Помнишь, дорогая, каково тебе было, когда меня выпустили из тюрьмы? Ты меня даже не узнала.

— Уже не помню, — призналась Гортензия и наклонилась, чтобы заглянуть в глаза мальчику. Спрятала лицо за ладонями:

— Ку-ку!

Пети недоуменно воззрился на мать, сунул палец в рот, и что-то похожее на улыбку мелькнуло в его лице. Она повторила «Ку-ку!», и тогда уже малыш рассмеялся. Гортензия открыла объятия, и он бросился к ней. Моя девочка прижала сына к сердцу, слезы закапали на его светлые кудри.

— О, Пети, мой милый Пети…

Мы с Мими стояли рядом, всхлипывая; наши сердца переполняли любовь и жалость.

Чудесное воскресное утро в Мальмезоне, еще свежо

Только что обсуждала предстоящий семейный ужин с экономкой и главным поваром. В списке едоков — мадам Летиция, Жюли,[156] Луи, Гортензия, Паулина, Каролина, Иоахим, Жером, принцессы Катерина, Стефания и Эмили, мы с Бонапартом. Стол будет накрыт на тринадцать персон. И, конечно же, будут все дети: Пети, девочки Жюли (Зинаида и Шарлотта) и четверка Каролины (Ахилл, Летиция, Люсьен и Луиза). Мими устроит им пикник под дубом.

В тот же день, начало одиннадцатого пополудни

Ужин прошел неплохо — для собрания Бонапартов.

Иоахим откровенно заискивает перед Наполеоном: постоянно предлагает ему табакерку, кланяется не только при встрече, но и после каждой сказанной фразы. Это раздражает Луи и Жерома, которые обращаются к Иоахиму не иначе как «принц-задира», что крайне его сердит. Каролина, по-видимому, также была не в духе — несомненно, из-за короны. Но хуже всех сегодня повела себя Паулина, которую принесли в украшенном кистями шелковом паланкине четыре негра, одетые мамлюками. Она бесцеремонно отругала Гортензию за черное одеяние:

— Твой сын умер в пять лет. Ты не обязана носить траур!

Я заметила, что Гортензия только делает вид, что ест. Затем, когда подали десерт, она вдруг извинилась и вышла из-за стола.