Страсти и скорби Жозефины Богарне

Я потянулась к флакону травяного эликсира от нервов, прописанного доктором Корвизаром, капнула им на палец, поднесла к носу и медленно вдохнула. Я не спала эту ночь, и уже утром у меня случился «тропический ливень» — слезы хлынули безо всякого повода. Я вдохнула еще раз и выпрямилась.

— Все в порядке, — повторяла я, хотя в глазах стояли слезы. — Я… — Меня прервал топот сапогов в коридоре.

— Войдите! — сказала я, услышав характерный стук в дверь. Боже, как мне не хватало этого стука!

В комнату, моргая от яркого света, вошел Бонапарт. Следом за ним появился высокий широкоплечий молодой человек со смеющимися глазами. Эжен! Я поднялась, чтобы обнять любимого сына.

— О боже мой, Эжен, ты так повзрослел!

Такой красавец, такой мужественный! Сын обнял меня и принялся слегка покачивать, приговаривая:

— Ох, мама, мама…

— И бачки отрастил!

А ведь у него теперь королевство и две дочери…

— Прекрасно выглядишь, — сказала я, моргая. — Не правда ли? — повернулась я к Бонапарту. — Не правда ли? — спросила я и Гортензию.

— Ох, мама, не надо, — остановил меня Эжен, едва не плача. Он прижал меня к груди, похлопывая по спине, — пытался таким образом прекратить мои внезапные рыдания.

— Держи ее, Эжен, — спохватилась Гортензия, видя, что я пошатываюсь.

Дети поддержали меня, и вскоре силы вернулись ко мне.

— Простите меня, простите. — Я подняла взгляд: Бонапарт смотрел на нас троих, по щекам у него текли слезы.

— Ох, папа… — прошептала Гортензия, втягивая его в наш круг обнявшихся.

8 декабря

Как мы венчались, так и должно развестись: с церемонией.

Начали с деталей: кто, что, когда, где… Дата была назначена через неделю — на следующую пятницу. Нужно подготовить вечерний придворный наряд. Прием пройдет в тронном зале, а сама церемония — в кабинете Бонапарта. В присутствии членов семьи и нескольких должностных лиц. Сначала заявление сделает Бонапарт, затем — я. Потом будет подписан официальный документ. Архиканцлер де Камбасерес проследит за соблюдением юридических тонкостей. Его секретарь разошлет приглашения.

— Как пожелаете, — прошелестела я. Во рту совсем сухо.

Без даты

— Ваше величество, правильно ли я понял? Совсем никаких кружев, вышивки и жемчугов — ничего такого?

— Наряд должен быть простым, мсье Леруа, — ответила я. — Как у монахини.

Без даты

Архиканцлер де Камбасерес дал мне черновик заявления о разводе, какое он считает приемлемым. Я не могу повторить, что там было написано. Заявление я напишу сама.

Без даты

Сегодня утром пыталась сочинить заявление о разводе, но только расплакалась.

«Потеряв надежду родить детей, даю своему любимому мужу доказательство своей преданности…»

О боже мой, что-то не то мы делаем, Бонапарт!

«Заявляю, что, поскольку потеряла надежду родить детей, в интересах Франции желаю дать величайшее доказательство своей любви и преданности посредством…»

Пятница, 15 декабря

Леруа привез мой наряд.

— Я наконец понял, ваше величество! — воскликнул он. — Вы желаете украсить себя драгоценными камнями.

— Нет, мсье Леруа, на мне не будет ни единой драгоценности.

Только обручальное кольцо, которое я унесу с собой в могилу.

Он смотрел на меня как на сумасшедшую. Может быть, я действительно сошла с ума?

Мадемуазель Аврильо пришла ко мне в девятом часу.

— Ваше величество, вы готовы? Император ожидает вас у себя в кабинете.

— Я готова.

Она расплакалась.

— Вы бы их всех видели!

— Они прибыли? Уже?

— Они в тронном зале, ваше величество. Никогда еще Каролина и Паулина не были так разодеты. Даже мадам Летиция в фиолетово-желтой парче — и с рубинами! Можно подумать, у нас карнавал. Мы уезжаем, мне терять нечего, поэтому я вам честно скажу: по-моему, все они — скоты, ненавижу их!

На лестничной площадке я отослала мадемуазель Аврильо.

— Сама дойду, не беспокойтесь, — заверила я ее, прошла через прихожую, комнату ожидания и гостиную, кивая стражникам и горничным. Со страдальческим выражением на лице Гуго распахнул передо мною дверь в кабинет Бонапарта.

— Император ожидает вас, ваше величество, — низко поклонился он мне.

Бонапарт сидел в низком кресле у камина, спиной к двери.

— Жозефина! — вскочил он на ноги.

На нем был расшитый золотом голубой бархатный костюм. Он отер ладони о штаны и пошел ко мне, вытянув вперед руки, словно я была долгожданной гостьей. Но вдруг остановился.

— Скоро придет семья. Я подумал, вам лучше сесть вот здесь, за письменным столом. — Он выдвинул старинное кресло.

Я медленно села. Кресло, заметила я, следовало бы обить заново, шелковые канты уже истерлись. Ткань необычного зеленого оттенка, такую трудно подобрать. Я вспомнила, что отрез точно такой ткани хранится в гардеробе на чердаке. «Надо будет, — подумала я, — сказать об этом управляющему Бонапарта».