Страсти и скорби Жозефины Богарне

По вечерам — за ужином, в театре, на приемах и балах — мы внимательны друг к другу, наши движения словно заучены. То и дело замечаю, как муж смотрит на меня с меланхоличным выражением на лице. Я знаю, он думает: развестись или нет?

Дождливое воскресенье, 29 октября

Три дня назад приехала сестра Бонапарта Паулина с голубоглазой распутной фрейлиной. Загадочно улыбаясь, мадемуазель Кристин следит за каждым движением Бонапарта, все время качая огромный золотой крест на бархатной ленте, будто пытается его заворожить.

Без даты

В окнах Паулины ярко горит свет, он освещает часть двора и часовых у фонтана. Дверь на балкон вдруг открывается — и я слышу шум веселья, в который врывается скрипка. Слышу голос Бонапарта и пронзительное хихиканье мадемуазель Кристин.

Без даты

— По-моему, вам следует улыбаться и делать вид, что ничего не замечаете, ваше величество, — заметила Клари.

— Я бы завела любовника, — добавила Шастули. — Скоро приедет принц Мекленбург-Шверин, не так ли?

— Именно этого они от меня и ждут, — сказала я. Клан Бонапартов этого и добивается. Они надеются, что я совершу эту роковую ошибку. — Мне кажется, Бонапарт сознательно пытается оттолкнуть меня…

— Ха! И преуспевает в этом.

— …Имея свои причины. — Моя чтица поправила шаль на моих плечах. Я сочувственно посмотрела на Карлотту: нас обеих отвергли. — Я хорошо знаю Бонапарта, он исполняет роль. Он хочет, чтобы… — я смолкла, не в силах произнести слово «развод», — …чтобы расставание с ним стало для меня желанным.

— Мама, — воскликнула Гортензия, — так, может быть, он прав? Может, вам уже пора расстаться?

Я смотрела на свое рукоделие, не видя стежков из-за подступивших слез.

Среда, 8 ноября

Пишу это, сидя в золотой комнате. На мне бриллианты, мое лучшее платье, шляпа. Будь он проклят!

Прости меня, боже, ибо я напугана. Прости за душевную слабость, но также и за Бонапарта — мужа, который меня изводит. Императора. Он способен проявить себя героем, но способен и на ужасные, низкие деяния.

Да, я боюсь за себя, за Бонапарта, за своих детей, но также и за весь народ, почтивший меня такой преданностью. Я признаю себя побежденной: битва за сердце Бонапарта проиграна.

«Ты станешь королевой», — предсказала мне жрица вуду. Как ясно я помню эти ужасные слова! «Но ненадолго», — добавила она. Все сбывается в точности.

Да и пускай! Я не хочу быть королевой, императрицей. Я не желаю сидеть на троне. Корона лишь делает меня несчастной, ибо я имею несчастье хотеть очень многого: сидеть на троне рядом с этим человеком. Не корону свою, не императора люблю я, — а человека. Кто еще его любит? Да никто.

14 ноября

Париж — город слухов, передаваемых шепотом. Я вхожу в комнату — и наступает тишина, люди смущенно улыбаются. Изабе, каждое утро украшающий мое лицо, ничего уже не говорит о моих покрасневших глазах.

— Может быть, немного белил? — предлагает он, нанося густое белое вещество. Я смотрюсь в зеркало и вижу вместо лица маску.

— Но плакать нельзя, ваше величество, — ласково предупреждает он, видя, что у меня вот-вот снова потекут слезы.

Пятница, 1 декабря

Сегодня Бонапарт высказался.

Я надела к ужину широкополую шляпу, чтобы скрыть глаза. Ужинали в молчании, слуги стояли позади нас, как статуи. Перед нами поставили тарелки, затем убрали — никто не прикоснулся к еде.

— Сколько сейчас времени? — неосознанно постукивая ножом по краю стакана, спросил Бонапарт у одного из работников кухни.

— Без пяти семь, ваше величество.

Бонапарт встал и направился в гостиную. Я последовала за ним, прижимая ко рту салфетку, лежавшую за ужином у меня на коленях. Было такое чувство, будто я двигаюсь в глубокой воде, каждый шаг требовал полного моего внимания. Этот ритуал повторялся каждый день нашей совместной жизни, но сегодня вдруг показался мне странным, незнакомым.

В гостиной было очень жарко и душно. Вошел дворецкий с обычным подносом и встал передо мной, чтобы я имела честь налить императору кофе. Я потянулась за серебряным кувшинчиком, но Бонапарт меня опередил. Внимательно и вызывающе глядя на меня, он сам налил себе кофе, добавил сахар и выпил. Поставил пустую чашку на поднос и, жестом отпустив растерявшегося дворецкого, прикрыл за ним дверь.

— Жозефина, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — мы должны развестись.

Он хотел, чтобы я понимала причины. Этой жертвы требует безопасность империи. Он полагается на мою преданность и рассчитывает на согласие.

— Это великая жертва, и мы должны на нее пойти, — твердо сказал он.

— Вы ошибаетесь, Бонапарт. Это ошибка! Мы пожалеем об этом.

— Династия не может существовать без наследника, — повторил Бонапарт уже сказанное прежде. Он понял абсолютную необходимость такого шага. Империя должна существовать вечно.

— Назовите Эжена наследником, — предложила я. — Вы его хорошо обучили. Он верен и предан вам. Он понимает и поддерживает ваши цели. Вы знаете, что нация только выиграет от этого.

Нет сомнения, что при нем империя расцветет!

— Вы можете доверять ему. Он сохранит и преумножит ваше наследие.