Девица посмотрела на него, как, мол, имечко? Но Фоме имя ничего не говорило, так же, как и Пуя, Дуя, Куя, что осаждали его до этого, здешняя ономастика не была для него говорящей.
Музыка была все так же ненавязчиво однообразна и он поинтересовался у новой знакомой, всегда ли здесь так весело. Оказалось, что нет. Здесь, в замке, почти никогда никого не бывает, кроме рыцарей Длинного Стола, да и то не часто. Редко появляется и сам Милорд. Вот сейчас, например, его тоже нет, он будет только к заключительным поединкам турнира, посмотреть на победителя.
— Но, если ты не знаешь, он не всегда выходит против победителя, — сообщила она.
— Почему?.. — Фома был удивлен.
— Не знаю. Он говорит, что не каждый этого достоин, но никогда не объясняет, почему. Смотрит последние схватки и решает.
— Интере-есно! — протянул Фома.
— Говорят, он ждет Желтого рыцаря, но… пр-р! — вспузырила она губы. — Рыцаря все нет! Ха-ха!.. И давно нет!.. — воинствено хлопнула она по столу.
— Может, умер?.. От желтухи? — предположил Фома, чем снова рассмешил Мири. — А он ждет его, чтобы сразиться или отказаться?
— Конечно, сразиться! Странный вопрос! Он никого не боится!..
Мири изо всех сил старалась скрыть, что пьяна, но это выдавало ее еще больше. Она пустилась в длинные рассуждения о достоинствах Милорда, словно хотела запугать Фому и закончила разяще:
— Он оч-чень непобедим!
— Да-а? — восхитился Фома. — Ну тогда другое дело!..
— А если, — спросил он, — Милорд не сочтет победителя достойным, а тот потребует поединка?
— Потребует?.. — Мири ошеломленно посмотрела на него. — Ты хочешь сказать, попросит?
— Ну да, ну да… это я и хотел сказать. Ему будет отказано?
— Милорд сам решает. Никто не смеет навязывать ему свою волю!
Она нахмурилась и подозрительно посмотрела на него. Фома успокаивающе улыбнулся, мол, ничего, кроме простого любопытства.
— Постой-постой! Уж не хочешь ли ты сразиться с Милордом? — ахнула она так громко, что на них стали оглядываться.
— А кто не хочет? — надул грудь Фома. — Мечта рыцаря. Спим и видим.
— Не-ет, ты на самом деле хочешь сразиться с ним! — пьяно погрозила Мири пальцем. — Ты хочешь сам вызвать его! Да?
— Только никому не говори! — улыбнулся он, словно это была большая шутка.
Мири посерьезнела.
— Глупый, не надо, — сказала она ему, как маленькому. — Ты мне нравишься, ты теплый. Но если ты вызовешь его, он тебя убьет. От его шутейных ударов умирают, а что будет, если он поведет бой по-настоящему?.. Ты даже не представляешь, что это такое. Он тебя раздавит, как… как…
Она не хотела обижать Фому, поэтому выпила, проглотив определение Фомы под пятой Милорда вместе с «зигзагом».
— Не делай этого. Я так обрадовалась, что нашла теплого, а ты… зачем тебе это надо? Ты хочешь снова пропасть? Пойдем к тебе, я хочу погреться об тебя.
Таких предложений Фоме еще не поступало. Обогревателем он не выступал ни разу. Пока он осмысливал этот калориферный нюанс, Мири предложила выпить еще, на брудершафт:
— Ты и вправду не похож ни на одного из моих знакомых. Интересно!..
И вдруг исчезла, так же как и появилась, пока Фома оформлял брудершафт.
Повернувшись, он обнаружил вместо неё Пую. Пуя щебетала, как утренняя птаха. Впрочем, хотела она того же, что и Мири, только через культурную программу. Его приглашали пройтись по замку, посмотреть искусство, как она выразилась.
— Люблю искусство я, но странною любовью! — декламировал Фома, плетясь за нею с чайником, он решил не расставаться с его приятной пузатостью.
В банкетном зале делать было больше нечего, необходимость согреваться танцами отпала, теперь он сам мог согреть кого попало, как ему намекнули, пробки же шампанского с соседнего стола летали уже в опасной близости от его головы, все чаще и все ближе. Может и прав Доктор, как всегда, и зреет гнусный заговор убить его пробкой как бы случайно, пьяновато ухмылялся он, отхлебывал из чайника и глазел по сторонам.
Искусство здесь полностью принадлежало народу, к которому Фома не принадлежал. Какие-то жуткие конструкции из металла и других, не менее воинственных материалов, символизировали рождение, расцвет, победу Томбра и уничтожение его врагов, и так десятки залов подряд.
Если бы не газированный «зигзаг», Фома с ума бы сошел от этого конструктивизма, помноженного на шовинизм и приправленного, как всегда в таких случаях, изрядной долей кретинизма. Торчащие стальные пики, рваные ржавые дыры и колючая проволока, знаменующая внутреннюю свободу, делали экспозицию похожей на взорванную свалку «вторчермета», где-нибудь на подступах к Москве.
В общем, искусства было много, даже навалом. Пуя едва дышала от эстетики свалки. Оказывается, их, фрейлин двора, сейчас собирали специально для того, чтобы они познакомили прибывших рыцарей с сокровищницей замка, а заодно, познакомились и сами, поскольку такое происходило только раз в год, в праздник Тара-кан. Значит, они здесь не одни, радовался Фома, мечтая встретить Доктора и обсудить отбойные кисти и прокатные резцы томбрианских художников.