Страсти по Митрофану

Митя удивленно посмотрел на отца. Фамилию знает… Обычно отец витает в эмпиреях, все больше по философии, путает имена, а тут…

– Да, да, сына! Я все знаю, все помню, я не просто так говорю. С такой штучкой нужен особый подход. А ты сделай вид, что она тебе совсем не нужна, понимаешь? Я не буду больше говорить тебе о том, что она мешает тебе готовиться, отвлекает твои мысли, забирает твою энергию. Я не буду тебя убеждать, что без нее у тебя дела бы шли гораздо быстрее. У тебя открыт канал, вот здесь, – Филипп ткнул пальцем Мите в лоб. – Еще вот здесь, – ткнул пальцем в грудь. – Ну и… – он легонько щелкнул его по штанам ниже пояса, – про это я уже и не говорю. Всё может сюда уйти, вся твоя сила вообще.

Митя внимательно слушал отца, молчал, сопел. Слезы в глазах высохли.

– Но! Я, сына, об этом тебе не говорю. Я говорю о другом. Хочешь ее добиться?

– Не знаю уже…

– Хочешь, хочешь! Я – вижу! Я – знаю! Я своего сына чувствую! На энергетическом уровне все ловлю! Так вот. Будь с ней высокомерен, холоден, равнодушен. Это действует только так. На раз-два-три. Помаринуй ее так недельку-другую, а потом подступись к ней…

– А если она обидится, батя?

– Она? Да никогда! Только больше любить будет! Чем больше будет страдать, тем больше любить!

Митя с сомнением ковырял кашу.

– Давай-давай, доедай, трамбуй, если не лезет! И еще, знаешь что, сына? А на хрена тебе эта Эля Теплакова? Что она тебе сдалась? Буржуйка, да еще и красавица! Я же тебе уже говорил: мантию за ней носить – ты слишком хорош. Ты идешь по улице – ни одна тебя не пропускает, все бабы оборачиваются, и молодые, и старые…

Митя кивнул, вспомнив Марину Тимофеевну, и Ольгу Ивановну, и школьную учительницу музыки, и девчонок, которые ставили лайки под фотографиями после Юрмалы. Эля выложила несколько фотографий, скромных, не селфи в обнимку, которых они наснимали вдоволь в последнюю короткую ночь и утро, нет. Обычные фотографии – Митя на море, Митя в ресторане, Митя с виолончелью перед конкурсом. Он сначала рассердился – зачем это? Он себя не любит на фотографиях. Но как пошли лайки, как девочки начали комментировать его фотографии, он обрадовался и одну поставил себе на страничку. Приятно, когда ты нравишься даже незнакомым девочкам. К Эле это не имеет отношения. Просто… приятно.

– Вот, вижу, задумался. Оно и есть. Тебе нужна девка попроще, чтобы ей и в морду при случае можно было дать, делать с ней все, что хочешь. Скажу тебе потом, научу уж, ладно, так и быть, парни тебе такого не расскажут… Малой еще пока ты у меня, не все можно тебе сказать… Не спеши, придет это. Побудь еще малым-то, Митяй! Будут у тебя бабы и так, и наперекосяк, и вверх ногами, и по двое, и по трое! А как ты думал? Мужик ты будешь крепкий, весь в меня!

Митя с тоской смотрел на тарелку, на которой осталась ложка остывшей, пресной каши. Если он ее съест, его вытошнит. Если не съест – тоже вытошнит, от таких разговоров. Почему-то от отцовских слов его некоторое время назад начало мутить.

– Что? Доедай! И вон твоя чашка валерьянки стоит, с вечера не допил!

– Не могу, батя!

– Я уже сказал, кажется, – через не могу. И вообще, мне должны сегодня звонить насчет заказа, ты мне нервы, сына, не порть, а то я с ними нормально разговаривать не смогу, с подонками, опять меня раскрутят на какую-нибудь муть, от которой потом не отвертишься, как тогда было, с оформлением садика. Уболтали сначала, чуть было не взялся за муть такую, весь талант можно растратить на ерунду. Тебя касается в первую очередь! Себя, Митька, не растрачивай попусту. Придет к тебе твоя любовь, не сейчас. Понял, сына? Не сейчас. Потом. После сорока. Вот как у меня. Все, что было до матери, – все ерунда. Ты знаешь, я тех детей и не признаю. Не мои они. Чьи – мне все равно. Так любая, которая с тобой переспит, будет потом говорить – корми моих детей. Так что чем баба проще, тем с ней легче потом развязаться. Выбирай себе попроще, чтобы никому больше не нравилась, чтобы согласна была на все. С бабами – с ними, как с собаками нужно, понимаешь? Когда надо – приласкать, когда надо – ногой пнуть, чтобы они скулили где-то под твоим стулом и ногу лизали, которая их пнула. Вот такая баба – твоя. Понял, сына? Что ты, что?

– Бать, мне как-то… Плохо мне, батя… – Митя, пошатываясь, пошел в ванную, попытался там запереться.

– Плохо ему! – Филипп широкими шагами пошел за сыном и одним рывком открыл дверь. – Я не разрешаю в ванной запираться, усеки это раз и навсегда! Что бы ты здесь ни делал, я должен все знать! Только я тебе помогу. Рвет – значит, рви. Она это все, она…

– Бать, выйди… – через силу выдавил из себя Митя.

Филипп обнял сына за спину и держал его.