Страсти по Митрофану

Он не понял, о чем она точно спросила, и на всякий случай кивнул. Она показалась ему очень яркой, необычной. Сильно накрученные белые волосы, чуть подбритые виски, много маленьких разноцветных сережек-шариков в одном ухе, в другом – ничего, только красная блестящая пружинка, вся шея туго обвита кораллово-красными острыми камешками, крайне раздражающими взгляд… Оригинальные бусы, как ошейник…

Митя хотел спросить, не царапают ли ей камешки шею, но не решился. Наверно, о таком неудобно спрашивать.

– А у тебя есть девушка? – Соседка придвинулась к нему и ненароком обвила его ногу своей. Как Тося, та точно так же делала сегодня на концерте. Надо же…

Митя взглянул на ноги девушки. У Тоси ножки коротенькие, мясистые, хотя вроде вполне симпатичные. У этой же на ногах были узорчатые колготки, черные, с блестящими, ползущими по ноге цветами, как змейками, и поэтому форму ноги было не разглядеть. Кажется, ровные.

Митя не переносит уродливых форм. Он глазом всегда спрямляет, исправляет всякое уродство, пытаясь создать идеальный образ хотя бы в своей голове. Это его любимое развлечение с самого детства, так проходили дни и недели в школе – глядя на учителей, на одноклассников, он рисовал, лепил в своей голове прекрасных, совершенных людей. Он любит прекрасное. Наверно, поэтому он и полюбил Элю… Митя вздрогнул от собственной мысли. Что это? Кто это сказал в его голове? У него и мыслей подобных не было. А чьи тогда это мысли?

– Пойдем?

Он в испуге взглянул на девушку, сидящую рядом. Она его о чем-то спрашивает?

– Что?

– Я говорю – выходим? На бульварчике посидим, покурим… Ты ж вроде кивал…

– Да-да… – Митя встал, растерянно потоптался рядом с девушкой, вышел, когда двери открылись. Это на самом деле не его остановка, и он вовсе не собирался сидеть с ней на бульваре…

– Ну, пошли! – Она взяла его под руку, как лучшего друга. – Ты, наверно, уже институт заканчиваешь, да?

Девушка тащила его на бульвар, и ему было крайне неловко. Не оттолкнешь же ее, она ничего плохого ему не делала, наоборот, ясно было, что он ей понравился. Но, с другой стороны, это очень неудобно, он же ее совсем не знает…

Митя решил не говорить пока, что он и школу еще не окончил, только перешел в одиннадцатый класс. Раз он так взросло выглядит…

– У тебя сигареты есть? – Девушка оказалась совсем невысокой, несмотря на то, что шла на огромных красных каблуках. Интересно, не тяжело ли ей ходить на таких каблучищах?

– Нет.

– И у меня – нет. Надо стрельнуть. Есть закурить? – Девушка легко подошла к сидящим на скамейке парням.

Те что-то ей сказали, заржали, девушка покачала головой. Но сигарету ей дали, даже две. Девушка вернулась к нему.

– Держи. – Она попыталась всунуть сигарету прямо ему в рот.

– Я… не курю… – растерялся Митя.

– А пробовал?

– Пробовал…

– Понравилось? – Девушка засмеялась и подмигнула.

Митя пожал плечами. Наверно, понравилось. Тем более запах дыма – это отцовский запах, тот иногда курит. Выходит на лестничную клетку, стоит у окна, глубоко затягивается. Митя когда-то рисовал такую картинку – высокое окно, у окна – отец, летят птицы, осень, очень красивая и грустная вышла картина. И подарил отцу на день рождения, как раз он ноябрьский. А отец порвал рисунок, потому что все, что связано с живописью, лепкой, – это от лукавого, это ненужное, выдуманное искусство. Митя это давно усвоил. Изобразительное искусство – от слова «искусственный». Только музыка – настоящая. Она существует независимо от человека. Отец это слишком поздно понял. Иначе бы он был музыкантом. Но он объяснил это Мите. И Митя будет музыкантом, большим музыкантом.

– Так ты куришь? – уточнила девушка.

– Нет, – твердо ответил Митя. Он лишним хвастаться не будет. Чего нет, того нет.

– Не куришь? – Его новая знакомая удивилась. – Да ладно! Не гони! Все курят… Давай, садись, покурим. Вот увидишь, как классно сразу станет. А я не могу без сигаретки… Как-то все нудно… Кальянчик тоже люблю, ты как?

Митя растерянно молчал. Что он тут делает, с этой девушкой? Как много на ней красного, глаз сам скользит по ней, переходя от одной красной детали к другой… Красные сережки, кроваво-красные бусы, красные переливающиеся вкрапления на ногтях, лакированная сумочка, квадратные каблуки, огненно-красная молния на кармашке на груди…

– Что смотришь? – улыбнулась девушка. – Хочешь потрогать? Потрогай, я не кусаюсь! – Она взяла его руку и положила себе на грудь. Грудь ее оказалась плотная и совсем не волнующая, не такая, как у Марины Тимофеевны, не теплая, не колыхалась. Искусственная как будто бы, матерчатая.

Митя убрал руку и встал, девушка усадила его рядом с собой обратно.

– Ты че? Бросаешь девушку одну? Заманил и бросил? Я – Полинка, а ты?

Митя все-таки встал и пошел в сторону дома. Он же вышел на две остановки раньше, но здесь тоже можно пройти к его дому. Как глупо, нелепо получилось… Даже неприятно. Он достал телефон.