Страсти по Ницше

Порядок каст, иерархия, только и формулирует высший закон самой жизни. Разделение этих типов необходимо для поддержания общества, для того, чтобы сделать возможным высшие и наивысшие типы, — неравенство прав есть только условие к тому, чтобы вообще существовали права. Для посредственностей быть посредственностью есть счастье; мастерство в одном, специальность — это естественный инстинкт. Было бы совершенно недостойно более глубокого духа в посредственности самой по себе видеть нечто отрицательное. Она есть первая необходимость для того, чтобы существовали исключения: ею обуславливается высокая культура. Если исключительный человек относится к посредственным бережнее, чем к себе и себе подобным, то это для него не вежливость лишь, но просто его обязанность…

Кого более всего я ненавижу между теперешней сволочью? Сволочь социалистическую, апостолов чандалы, которые хоронят инстинкт удовольствия, чувства удовлетворённости рабочего, с его малым бытием, которые делают его завистливым, учат его мести…

Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на равные права…

Я думаю, что и здесь — в этой стране капитала, вы часто видите подобные мутации: как из человека, который был счастлив своим скромным трудом и малым бытием, имел друзей, дарил любовь, улыбки, вдруг вырастает монстр, первобытное чудовище, ещё один представитель людского отребья. Ему природа подарила одно, но, заражённый бактерией зависти, он тянет свои щупальцы к чужим дарам. Теперь он рвётся к капиталу, чтобы купить всё — и любовь, и талант, и почитание; чтобы купить и свободу.

Но свободу от чего? — От молодости, от искренности и чистоты — от сути собственной души — от всего, что природа дарит просто так — от собственного совершенства?

Да, они — те самые пауки морали — затягивают в паутину чандалы, высасывают нектар души и превращают в маленькое чудовище. То самое, что прыгает, как блоха, и размножается по миру. Мир болеет ими, и нет пока вакцины. Они заражают всё своей бактерией отребья — бактерией зависти и мести — и добираются уже до мозга.

Но знаете, дорогой Марк, не достать им души!

Людские души на разной высоте, их не сравнять. Нет равенства!

Вы спросите: а кто имеет право решать, кому быть где, кто сортирует, назначает?

— Не мы, но время: время шлифует челюсти шакалов и собирает смертоносный яд для змей; время оттачивает красоту лани и собирает силу льву, совершенствует полёт орла и разум человека.

Оно и отливает человеческую душу.

Но есть и те, кто собирает только яд змеи; есть те, кто взращивает только челюсти шакалов. Есть — буйволы, есть — лани, есть — овцы, которых время готовит в пищу волку. Есть свиньи — их большинство.

Душа, которая веками шлифует свой инстинкт, дух, интеллект, живёт, как в джунглях, среди этого отребья. Но она и учится летать.

И вознесётся она на высоту, где чистые родники, и где отребье не сидит уже у источника.

Скоро!.. Скоро, господин Невский, всё изменится:

— Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою. Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды своей.

Его почва ещё достаточно богата для этого. Но эта почва будет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокое дерево не будет больше расти на ней. — Настанет время «последнего человека»…

«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» — Так вопрошает последний человек и моргает. Земля стала маленькой, и по ней прыгает «последний человек», делающий всё маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живёт дольше всех.

«Счастье найдено нами», — говорят последние люди и моргают.

Ницше тяжело дышал. Он сделал паузу.

Видно, был сильно взволнован. Чувствовалось, что его время истекает, и ему хотелось успеть всё сказать.

Марк весь был в напряжении и ждал развязки. Он молчал, не проронив ни звука, пока длилась долгая пауза.

Ночь спустилась на побережье океана — самая чёрная ночь, какую видел Марк до сих пор. Не было ни звёзд, ни лунных бликов. И лишь на горизонте, на краешке океана, где солнце совсем недавно плавало в своих разноцветных лучах, оставалось ещё что-то светлое — как надежда, уходящая последней.

А запах влажного, холодного ветра уже напоминал о возможной грозе.

— Да, господин Невский, — вдруг опять произнес Ницше. — Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью.

Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка.

В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель.

Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.

Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.

Я люблю тех, кто не ищет за звёздами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою, а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землёю сверхчеловека.

Я люблю того, кто живёт для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.