Страсти по опере

Я недавно видела «Дон Жуана», которого поставил в Экс-ан-Провансе Дмитрий Черняков, который многими из наших критиков уже провозглашён лучшим оперным режиссёром мира, режиссёром, так сказать, даже столетия. Мне показалось, что Черняков не понял смыслов гениальной оперы Моцарта. Или, что гораздо хуже, демонстративно проигнорировал их.

То, что он сделал на сцене, не имеет к Моцарту ни малейшего отношения. То же самое можно сказать о «Травиате» — этот спектакль был показан по нашему ТВ, — которую он поставил в La Scala (!). Эпатаж и скандал — больше ничего. Таким же скандалом был его «Евгений Онегин» в Большом театре. Всю жизнь не лезшая за словом в карман Галина Павловна Вишневская, дама очень резкая, кратко и точно определила его как оскорбление.

Увы, но в нашу страну проникает отношение к русской опере как к чему-то второсортному. (Тот же Черняков любит повторять, что в оперном отношении Россия — это страна третьего мира.) Всегда, когда я об слышу, я вспоминаю постановку — ту самую, с голубями и свиньями — «Мазепы», от которой мне как минимум было очень не по себе. Он втолковывал мне, что, мол, если вашу русскую музыку не ставить с «придумками», эпатажно, скандально, не «оживляя» её, не покалывая ножичком нервы публики, то это вообще никому не нужно — неинтересная музыка, неинтересное либретто.

Но как быть, если в том же духе высказывается наш соотечественник, говоря, что из всей русской оперной классики он «более или менее» воспринимает «Пиковую даму», «Бориса Годунова» и «отчасти» «Онегина», которого надо-де хорошенько порезать? Но именно такие усилиями Мортье и его многочисленных адептов (к которым в России относится и восторженный певец «заслуг» Чернякова, широко известный в узких кругах критик с «птичьей» фамилией) и приглашаются Западом для оперных постановок!

«Ну почему же они всё время поют?»

Знакомый, очень знакомый мотив! Я вспоминаю бесконечно уважаемого мною Юрия Петровича Любимова — он создал совершенно фантастический театр на Таганке. Но когда Любимов взял партитуру «Князя Игоря», которого незадолго до смерти поставил в Большом театре, он просто нещадно вымарывал целые сцены. Артисты Большого театра, занятые в весьма давней уже постановке «Снегурочки» у тогдашнего главного режиссёра Малого театра Бориса Ивановича Равенских, вспоминали, как озадаченный постановщик всё время повторял: «Ну почему же они всё время поют?»

А потому, уважаемый мэтр, что режиссёр музыкального театра — это совершенно особая территория, отдельная, самостоятельная профессия. И если вам пришло в голову поставить не Вильяма нашего Шекспира, а, к примеру, Вольфганга Амедея нашего Моцарта или Джузеппе нашего Верди, то извольте хотя бы немного поучиться этой профессии и понять, чем специфика драматического театра отличается от специфики оперного.

Очень жаль, что об этой специфике не имеют понятия и более молодые, блестяще проявившие себя в драматическом театре режиссёры, которые тем не менее считают возможным ставить оперные спетакли. Как это возможно, если вы не удосужились даже познакомиться с партитурой? Если у вас нет даже элементарного музыкального образования? Так не лезьте в оперный театр! Не трогайте его — это как минимум неприлично!

Хоть немного поучитесь музыке, азам профессии, познакомьтесь с разными исполнениями, изучите то, что было до вас. Постарайтесь понять, как работали Станиславский, Покровский, Дзеффирелли, которые были музыкально образованы, уважали первоисточники и точно знали, чего хотели от певцов.

И с полным правом спрашивали у них: «Почему здесь такой интервал? А здесь почему нота такой высоты? Надо ли это акцентировать в сценическом действии? И если надо, то как?» Они могли поспорить с мнением певца, могли не согласиться с ним, но не согласиться аргументированно, со ссылкой на партитуру. Именно так работают сегодня Джули Теймор, Атом Эгоян, Джон Дью, Отто Шенк.

Есть материи, внятные абсолютно каждому. Любой знает, что если некто, не имеющий диплома хирурга, отправится экспериментировать на живых людях, он рано или поздно угодит под суд. Так почему не судят людей, которые даже не «кистью сонной», как у Пушкина, а самым настоящим и не очень чистым ножом калечат творения гениев? Не потому ли, что Чайковский или Верди уже не смогут вызвать их на дуэль?

Ничуть не умаляя достоинств драматического театра надо признать — опера — это жанр на порядок более высокий, чем драма. Это когда-то хорошо понял такой её корифей, как Виктор Гюго, который однажды подал в суд на Верди — за использование без его разрешения сюжета драмы «Король забавляется». Но послушав «Риголетто» — и особенно квартет четвёртого акта! — иск забрал. И сказал впоследствии, что просто по определению, в силу законов жанра не в силах сделать так, чтобы на сцене говорили одновременно четверо героев и при этом их чувства были бы понятны каждому.