Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

* * *

Воссоздав общий контекст эпохи, в которой довелось творить многим и многим выдающимся деятелям русской культуры и русской гуманитарной мысли, можно перейти к определению того, что можно было бы назвать методом Гачева, несмотря на то, что некоторые его характеристики были отмечены выше. В первом приближении его можно сформулировать как универсальную онтологию, что означает поиск во всяком явлении культуры, литературы и языка одушевляющего, витального начала.

Во многом это было подобно жизне-мыслительному процессу, какой мы обнаруживаем в античности, – «узнавать» и осваивать мир культуры, мир отягощенный взглядом и присутствием в жизни и процессе ее рефлексии самого человека. Но в определенном отношении так и было, поскольку общая идеологическая сетка и система понятий и сама атмосфера эпохи почти исключили возможность с нею коррелировать и осуществлять взаимодействие: слишком различны были материалы и направление поиска. Поэтому, не взирая на очевидную связь с большими объяснительными системами – от Гегеля, Канта, Шопенгауэра до молодого Маркса и пр., культуре необходимо было создавать заново способы понимания действительности и ее самое.

Иногда кажется, что в исследовательском подходе, какой мы обнаруживаем у Г. Гачева, много бессистемности, случайности, избыточности информации, но это не так: единство возникает и осуществляется через человеческую личность и интеллектуальную индивидуальность исследователя.

Пассионарность того поколения людей, к которому принадлежал Г. Гачев, становится исследовательским методом – она объединяет все, о чем размышляет ученый. Да и то сказать, предшествовавшие эпохи так расчистили площадку в интеллектуальном смысле, что всякий неординарный взгляд на философию, искусство и культуру приносил свои положительные результаты.

Здесь хотелось бы сказать еще вот о чем. Оценивать деятельность Гачева с точки зрения соответствия какой-то устоявшейся системы правил и системообразующего знания – бессмысленно. Он порождал и свою систему понятий, и мета-структуру объяснения явлений культуры и действительности. И это почти всегда было безошибочно с точки зрения больших смыслов культуры и философского знания. Не говоря уже о том, что ученость и образованность исследователя были просто бесподобны.

О Петре Васильевиче Палиевском

Первое впечатление от чтения статей Петра Васильевича о Шолохове, а это, прежде всего, «Мировое значение Шолохова», с которой началась его шолоховиана, производило впечатление ударенной рядом с тобой молнии, которая только по счастью тебя не задела и оставила в живых.

Я начал разговор о Петре Васильевиче Палиевском именно с той статьи, какая особенно меня поразила в силу моих занятий М. А. Шолоховым. Но уже тогда мне, конечно, была известна его работа в первом томе Теории литературы о «Внутренней структуре образа». Однако именно шолоховская статья была сильнейшим ударом по всему ложному шолоховедению. Но не только. И сегодня об этом можно сказать с полной ответственностью и пониманием сути вопроса.

Столкновение вокруг имени Шолохова в послевоенную эпоху и особенно остро в 60-е и 70-е годы носило сложный характер. И оно выходит за пределы собственно художественных, эстетических соображений, насколько второй том «Поднятой целины» уступает первому, а какая книга «Тихого Дона» лучше – первая или последняя и т. п. С появлением в русской литературе так называемой «деревенской прозы», которая во многом обязана именно Шолохову своим и появлением на свет, и тем, как она воссоздавала жизнь русской деревни и всего народа. Белов, Распутин, Носов, Астафьев и другие замечательные писатели-деревенщики не могут быть поняты без глубинного воздействия на них мира Шолохова, его эстетики, а главное – совокупности идей о смысле существования целого народа.

Еще до известного обострения всей ситуации вокруг Шолохова с выходом в свет книги Н. Медведевой-Томашевской «Стремя «Тихого Дона», инспирированной А. И. Солженицыным (1974), имя писателя стало помещаться в центр разного рода неформальных обсуждений, связанных с особенностями литературной жизни, достижениями советской литературы и пр. Но по существу речь шла о новых направлениях развития страны в послесталинскую эпоху, и это были вопросы не из легких. Думать, размышлять о судьбах СССР (России), о том, как она в ту эпоху должна была встраиваться в мир, какие идеалы и цели исполнять – невозможно без понимания жизни русского народа, какая во всей своей точности и жесткой правдивости была представлена в произведениях Шолохова.