Страсти по Веласкесу

– В качестве кого?

– Как близкая родственница, подруга, компаньонка. Помогала баронессе вести дом, следить за слугами. Днем составляла компанию на прогулках, вечером вместе с хозяевами принимала гостей.

– Она познакомилась с вашим отцом уже в Павловке?

– Да. Он часто бывал у Мансдорфов.

– Барон знал об их романе?

– Думаю, нет. Эти отношения тщательно скрывались. Вот баронесса была в курсе происходящего, но она любила мою мать и входила в ее положение. Желая помочь влюбленным и оградить их от пересудов, она часто отправлялась на прогулку в обществе матери, а тут в укромном уголке уже поджидал мой отец. Нужно сказать, что это было практически единственной возможностью для них побыть наедине. Но когда мать забеременела, баронессе пришлось все рассказать мужу.

– Зачем?

– Она просила его дать ребенку свое имя. Понимаете, тогда все было не так, как сейчас. Незаконнорожденный ребенок… какое будущее ждало меня и мою мать?

– И барон согласился!

– Да. Правда, не обошлось без скандала. Он очень гневался на жену, называл ее сводней, потакающей разврату… но, в конце концов, согласился. Мать с баронессой уехали в полтавское имение Мансдорфов, где через полгода она меня и родила. Когда они вернулись в Павловку, баронесса объявила, что я ее дочь.

– Родители продолжали встречаться после вашего рождения?

– Да, но баронесса уже устранилась от покровительства.

– Вы помните своего настоящего отца?

– Смутно, хотя мать рассказывала, что он меня любил и пользовался всякой возможностью увидеться со мной. Мне очень жаль, что он погиб раньше, чем я начала что-либо хорошо понимать. Его расстреляли.

– Я знаю. А как сложилась судьба ваших приемных родителей?

– Сразу после февральских волнений баронесса уехала за границу, в Италию. Барона к тому времени уже не было в живых. Трагическая история, и мне не хочется ее вспомнить.

– Вы не отправились вместе с баронессой. Почему?

– Во-первых, страстно любя моего отца, мать и помыслить не могла о том, чтобы разлучиться с ним навсегда. Во-вторых, баронесса не звала нас с собой. К тому времени ее отношение к моей матери изменилось.

– Теперь я понимаю, почему ваша матушка так дорожила картиной.

– Ничего ценнее у нее не было, – просто ответила Софья Августовна.

– Значит, вам приятно будет на склоне лет снова увидеть вещь, так много значившую для вашей матери, – сказала я, наклонилась к стоящему у моих ног футляру и, вытащив картину, торжественно водрузила ее на стол.

Я слышала, как восхищенная Роза громко прошептала:

– Нашла! Разрази меня гром, нашла! Ну молодец, девка!

Я все слышала и была искренне благодарна Розе за ее доброе отношение ко мне, но глаза мои были прикованы к Софье Августовне. Она глядела на картину останавливающим взглядом, а по лицу у нее медленно разливалась синюшная бледность.

– Возьмите. Это вам.

Теряя уверенность, я тихонько пододвинула полотно к лежащим на столе узловатым старушечьим рукам. В ответ она, будто испугавшись, резко отдернула их и спрятала под стол.

– Возьмите. Она ваша, – настойчиво повторила я.

– Нет. Не нужно. Я не хочу, – еле шевеля губами, проговорила Софья Августовна и ухватилась за ворот платья, словно он душил ее.

– Да почему? Неужели из-за проклятия? Так вы зря боитесь, к вам оно не имеет ни малейшего отношения. Когда ваша матушка произнесла его, она имела в виду совсем других людей. А у вас на нее все права.

– Чушь! Вы ничего не понимаете. О каких правах говорите? – натужно прохрипела Софья Августовна.

Роза, до того момента наблюдавшая за происходившим круглыми от удивления глазами, сорвалась с места и побежала к раковине. Трясущимися руками она набрала в чашку воды и, расплескивая ее от волнения на пол, поднесла хозяйке.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем к щекам Софьи Августовны снова прилила кровь, и она перестала задыхаться. И как только почувствовала себя лучше, так сразу же попросила Розу:

– Подай мою сумку, пожалуйста.

Та явно имела насчет всего происходящего собственное мнение, но спорить не решилась и беспрекословно выполнила просьбу. Сходила к шкафу. Вытащила старомодную сумку и, не говоря ни слова, положила перед Софьей Августовной. Непослушными руками старуха расстегнула замок и достала уже знакомую мне фотографию князя Батурина.

– Видите, что здесь написано?

Ее скрюченный палец гневно уперся в нацарапанные на картоне буквы. Я кивнула.

– Читайте! – приказала она.

– «Будь проклят», – покорно прочитала я.

– Вот с этого все и началось!

– Кто это сделал? Ваша мать? Он ее чем-то обидел?

– Мама здесь ни при чем. Это сделала венчаная жена князя, когда узнала о его измене. Неизвестный доброжелатель сообщил ей, что у ее мужа есть любовница и незаконнорожденный ребенок. Она в тот же день приехала в Павловку к моей матери требовать объяснений.

– Опрометчивый поступок. Довольно унизительно оказаться лицом к лицу с удачливой соперницей.