Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года

Тем временем на улицах ни революционные вожди, ни партийные функционеры, ни сознательные рабочие не были заметны. Лидером толпы мог стать случайный человек. Это нашло свое литературное отражение в рассказе «Подарок», сочиненном, как видно, по горячим следам. 25 февраля обычный интеллигентный обыватель отправился покупать подарок девятилетнему сыну ко дню рождения – 27 февраля. Однако он смог вернуться домой нескоро: поначалу участвовал в демонстрации, а 26 февраля едва не стал жертвой расстрела ее участников. Вслед за тем он призвал рабочих к оружию, после чего, неожиданно для себя, оказался в роли предводителя толпы, громящей Арсенал. Символика рассказа прозрачна: обстоятельства превратили мирного человека в революционера, подарившего сыну нечто бесценное – Свободу[13]. Похоже, Ю. С. Волину, уже известному журналисту и писателю, умершему в 1942 году в блокадном Ленинграде, не пришлось фантазировать: подобных случаев было предостаточно. Впрочем, в своих революционных грезах все люди воображали себя драматическими персонажами, точно следующими общему порыву души. Эмоциональная стихия словно подбрасывала их вверх. Некоторые пытались удержаться там, что порождало политические коллизии и конфликты.

В те дни были заметны, однако, и элементы трагикомедии. Некий «актер с львиной гривой в белых гетрах», почувствовав себя творцом событий, кричал: «Я хочу командовать революционным полком!.. Как это сделать? Кому позвонить?» Однако на улице среди выстрелов его охватила паника[14]. Случай отражал характерный перепад общих настроений.

Масштабные события не обходятся без театральности. Британский военный атташе Альфред Нокс запомнил такую картину:

Мы смогли увидеть двух солдат, своего рода авангард, которые шествовали посреди улицы, то и дело прицеливаясь из винтовок в тех, кто недостаточно быстро освобождал им дорогу. Один из них дважды выстрелил в какого-то беднягу шофера. Потом показалась огромная беспорядочная масса солдат, растянувшаяся как по проезжей части, так и по тротуарам. Их вел студент, который, несмотря на свой малый рост, шествовал очень гордо[15].

По другим улицам носились грузовики, полные вооруженных солдат, некоторые нижние чины восседали на офицерских лошадях, повсеместно шли обыски квартир и чердаков. Было немало случаев хулиганства, грабежей магазинов; в провокациях по отношению к полиции были замечены не только фабричные подростки и «темные элементы», но и гимназисты. Английского журналиста поразил состав увешанной оружием революционной толпы. Все были увлечены демонстрацией силы. «Отдельные солдаты и шайки бродили по городу, стреляя в прохожих и обезоруживая офицеров», – отмечал очевидец.

Уголовные, освобожденные вчера из тюрем, вместе с политическими, перемешавшись с черной сотней, стоят во главе громил, грабят, поджигают, – убеждал меньшевик Н. Н. Суханов. – На улицах небезопасно: с чердаков стреляют охранники, полицейские, жандармы, дворники…

При этом все страшились возврата. Особенно солдаты – нарушители присяги. В тогдашних событиях они были особенно заметны. Недавние вершители судеб могли лишь отстраненно наблюдать за происходящим. Оказавшийся на Невском 25 февраля член Государственного совета граф А. А. Бобринский философски вздохнул: «Вот как начинается наша революция». Через день отмечали: «Революция делается мальчишками». На деле революцию сделали солдаты: «мальчишки» могли лишь провоцировать бунт.

Чистая публика и городской плебс словно соединились в едином порыве. В Петрограде обыватели потянулись в центр города; люди, оказавшиеся вдали от столицы, устремились в нее. Писатель-романтик А. Грин, находившийся в Финляндии, узнав, что «в Петрограде резня», готов был отправиться туда пешком (поезда почти не ходили). Он вспоминал: