Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Соколов видел, как из ворот с трудом протиснулась молодайка в белой, плотно обтягивавшей грудь кофте. Молодайка ухитрялась удерживать у груди спеленатого ребёнка и большую, видимо, очень тяжёлую коробку. Когда, казалось, она уже выбралась из самого опасного места — распахнутых ворот возле складов, как вдруг столкнулась с нёсшимся навстречу солдатом в грязной длиннополой шинели и забинтованной головой.

Даже в этом несмолкающем гаме многочисленных возбуждённых голосов сыщик услыхал её истошный крик. Молодайка полетела лицом вниз на брусчатку, придавливая своим телом младенца, а коробка раскрылась, поднялось белым облачком — это оказалась сахарная пудра.

Толпа не дала молодайке подняться. Люди с перекошенными потными лицами неслись своим путем, затаптывая насмерть и молодайку, и её младенца. Старуха, у которой не было сил пробиться внутрь двора, к складам, бросилась на раскрытую коробку, подхватила её и, оставляя на мостовой белый след от пудры, резво устремилась было к Краснохолмскому мосту.

Извозчик соскочил с облучка, уцепил старуху за платье:

— Ты куда, старая ведьма, казённое добро волочешь? А ну, пошли в полицию!

Старуха оробела, швырнула коробку и смешалась с толпой. Извозчик широко улыбнулся, поставил приобретение в ногах Соколова, царапнув лакированную кожу штиблета, и счастливым тоном произнёс:

— Для почина! Без ловкости тут не обойтись.

Извозчик потащил за узду лошадку, наезжая на обезумевших людей, и стал привязывать вожжи к ограде. Он посмотрел на Соколова:

— Слышь, погляди за лошадкой, а я сейчас раздобудусь, с тобой поделюсь.

Извозчик резво, воровским взглядом окинул суетящуюся толпу, наметил жертву: старика с деревянной ногой, который уже выбрался из ворот и теперь натужливо сопел, взвалив мешок на спину.

Извозчик резво подскочил, с разбега ногой ударил старика по деревяшке. Тот взмахнул руками и грохнулся навзничь. Извозчик подхватил его мешок, швырнул на телегу:

— Так-то, германец, учись красиво жить! Сиди охраняй, я мигом…

Соколов приказал:

— Стой тут! Не безобразничай, иначе тебе горько придётся.

Отрезвленный властным голосом, извозчик замер, недоуменно вглядываясь в седока.

Находчивость

Соколов ещё прежде заметил городового — молодого парня с белобрысым крестьянским лицом, который прижимался к ограде и равнодушно наблюдал за происходящим.

Сыщик, растолкав толпу, подскочил к городовому, грозно пошевелил усами:

— Ты что прохлаждаешься? Почему порядок, подлец, не наводишь?

Городовой не остался в долгу, схватился за шашку:

— Ты кто такой, что лаешься на власть?

Соколов хрястнул городового кулаком в скулу, отчего тот закачался, тяжело привалился спиной к ограде и осел на землю, вытянув ноги, о которые, матерясь и чертыхаясь, начали спотыкаться погромщики.

Соколов наклонился, вытянул из ножен городового «селёдку», как народ называл шашку. Затем он пробился поближе к воротам и заорал:

— Стоять! Зарублю!

Ближайшие людишки отпрянули в сторону, на мгновение гомон чуть стих. Соколов ещё более возвысил голос:

— Весь товар отравлен! Хотите жить, бросайте конфеты и печенье, они с ядом. — Шашкой ткнул в сторону расплющенной, плававшей в луже крови бабы: — Глядите, она пригубила, что с ней стало? Городового видите? И он сожрал ворованное — теперь он труп. Бросайте, не думайте! И расходитесь по домам.

В толпе произошла благостная перемена. Нехотя, медленно люди оставляли награбленное, кто-то ссыпал из коробки печенье в Москву-реку. Соколов готов был торжествовать, но…

Беда пришла с неожиданной стороны. Извозчик, который привез Соколова, вдруг вскочил на пролётку, заорал:

— Православные, не слухайте этого мужика, он германский шпиён! Я его знаю, я его от Брест-Литовского вокзала доставил!

Толпа колыхнулась, начала смещаться к Соколову. Донеслись крики:

— Германец? Шпион? Бей его! — И десятки рук, подобно жадным щупальцам, потянулись к сыщику, чтобы разорвать его, чтобы выместить свою злобную тоску за неудавшуюся жизнь. Мстили за то, что муж — пьяница, за то, что брата покалечило на войне, за то, что похмелиться не на что, и вообще потому, что каждый, даже самый слабый и трусливый человек в толпе чувствует себя отчаянным храбрецом и богатырём. Страшнее и сильней толпы нет ничего на свете, вот почему даже самые могущественные сатрапы заискивают перед толпой.

Спасаясь от неминуемой смерти, Соколов вспрыгнул на высокий и довольно широкий цоколь ограды. Вспомнив кавалерийское прошлое, он ловко отбивался шашкой, плашмя бил по рукам и плечам наседавших. Жертвы сыщика со страшными криками валились на мостовую, создавая искусственный бруствер, мешавший нападавшим.

Между тем извозчик, набрав полные лёгкие воздуха, вопил:

— Дружнее! Враз бросайтесь! За ноги дергай…

Но извозчик закончить не успел. Соколов, покинув свою позицию, подскочил к коляске. Он крикнул:

— Вот тебе, безмозглый головастик! — и вмиг перевернул коляску.

Извозчик, смешно взмахнув руками, грохнулся на мостовую, и коляска его подмяла. Крайне перепуганный, извозчик завопил:

— Убили, убили!

Толпа онемело наблюдала за происходящим.

Преступление и наказание