Страстная неделя

Наконец она миновала, эта бесконечная ночь со вторника на среду, — в хмуром небе забрезжила заря. Снова полил затяжной дождь; в Пуа просыпаются чёрные мушкетёры и серые мушкетёры. В эту ночь король решился наконец направиться кратчайшей дорогой из Абвиля в Лилль. о чем его с утра умолял Макдональд, меж тем как самому королю хотелось следовать по берегу моря через Кале. через Дюнкерк, будто и в самом деле он мог там в любую минуту сесть на корабль в случае появления кавалерии Эксельманса. Да ведь и королевские сокровища, бриллианты короны, были отправлены вперёд по этому пути: их вёз господин Гюе в простом фургоне, задрапированном траурным покровом, — встречные снимали шапки, принимая этот экипаж за катафалк, в котором увозят прах Людовика XVI и МарииАнтуанетты. Итак, Людовик XVIII, видимо, не отказался от своего намерения бежать в Англию, против чего горячо возражал его брат; хотя надо сказать, что в эту ночь его высочество, остановившись в Гранвилье, не мог уснуть и, беспрестанно ворочаясь в постели с одного боку на другой, все старался убедить себя, что в конце концов лучше всего было бы сесть на корабль в Дьеппе или же в Трепоре, и сто раз перебирал в уме фразы из будущего своего письма к Людовику Желанному, которыми надеялся убедить его.

В девятом часу вечера Луи-Филипп Орлеанский и маршал Мортье, герцог Тревизский, возвратились в Лилль из Валансьенна, где они делали смотр войскам. Обоих тревожило то обстоятельство, что они надолго оставили без своего надзора полки, находившиеся в Лилле. О бегстве короля они узнали только во вторник утром из депеши, присланной приверженцами Бонапарта, и, отправляясь в Валансьенн, постарались скрыть от всех это сообщение. Но ведь все быстро становится известным, и теперь их томило беспокойство. Почему нет ни слова от его величества?

Где же находится король? Сейчас самым главным было держать солдат и население в неведении. Следовало бы закрыть все заставы, чтобы в Лилль не могли пробраться люди, подосланные Узурпатором. Досадно только, что тогда крестьянам трудно будет подвозить съестные припасы, а ведь в среду базарный день.

Решили отворять то одни ворота города, то другие-по очереди.

При той полиции, какая здесь имелась, невозможно было держать под наблюдением более одних ворот зараз. Приблизительно через час после возвращения в город герцога Орлеанского приехала его сестра и сообщила последние новости об ужасах, происходивших в Париже. В разгар беседы брата с сестрою доложили о прибытии эстафеты из Абвиля: нарочный привёз письмо от господина де Блакас, который извещал Луи-Филиппа, что его величество находится в Абвиле и будет ждать там членов королевской семьи и свой двор, после чего примет решение о дальнейшем пути следования. В тот самый час в театре города Лилля после пьесы «Охота Генриха IV», которая с большим успехом шла три дня подряд, как раз заканчивался первый акт второй пьесы, добавлявшейся к «Охоте», — водевиля Скриба и Николо Изуара «Джоконда, или Искатели приключений», где в финальной сцене актёры пели:

Объявлен крестовый поход!
Военные стяги подъяты!
Нас слава бессмертная ждёт —
Украсим мы лаврами латы.
Неверных повергнем мы ниц!

Весь зал слушал эти куплеты стоя: в порыве неописуемого восторга зрители кричали: «Да здравствует король! Изгоним врага!» Осведомитель герцога Орлеанского поспешил довести об этом до его сведения, но герцог решил, что, очевидно, офицеры гарнизона не ходят в театр, он-то знал их умонастроение, внушавшее ему крайнее беспокойство. Правда, в прошлое воскресенье, когда герцог присутствовал на представлении «Джоконды» (как раз в то время, когда его царственный кузен пустился наутёк из Парижа), он собственными своими ушами слышал громкие возгласы: «Да здравствует герцог Орлеанский!..» — и заметил, что они исходят от группы людей в военных мундирах… Это давало основание поразмыслить, что же может произойти, если Людовик XVIII отправится на корабле в Англию, а он. герцог Орлеанский, находясь во главе Фландрской и Пикардийской армий, окажется единственным представителем династии, способным дать отпор Узурпатору… И опять, опять ему качалось, что стоит только протянуть руку, и он схватит корону. Неужели так и пройдёт вся жизнь в этом искушении, в этом мираже? Главное сейчас-притаиться: ни малейшего ложного шага, ни одного преждевременного жеста. Страх выдать себя у этого принца был даже сильнее, чем жажда власти. Ах, долго ли ещё придётся хитрить? А пока что перед отходом ко сну он обсуждал с герцогом Тревизским, какие меры следует принять завтра. Провести смотр гарнизона, выступить с речью перед этими людьми, воззвать к их патриотизму.