Страстная неделя

— Ладно, ладно, поручик, — прервал его Макдональд. — Прежде всего научитесь не осуждать старших по чину. В один прекрасный день этим господам придётся отчитаться в своих действиях. Перед кем? Это уж другое дело. Но не торчать же нам здесь до скончания века! Послушайтесь-ка моего совета, сначала доложите об этом генералу Гюло, а потом пойдите лягте, в соседней комнате есть кушетка… нынче ночью, любезный, вы совсем не спали, а нам предстоит трудный день. Я ещё посижу, пороюсь в бумагах, во всем этом хламе…

Но, оставшись в одиночестве, Макдональд вдруг почувствовал непомерную усталось. Вместе с рассветом, казалось, проснулся и его ревматизм. Руки и ноги затекли, по телу бегали неприятные мурашки. Он хотел было снять сапоги, но раздумал: если он разуется, тогда уж конец-сапоги больше не налезут. И что бы он ни говорил насчёт бумаг, глаза у него слипались сами собой.

Он подписал несколько приказов, присыпал свежие подписи песком и тут почувствовал, что его качает. Он дремал, клевал носом и вдруг, вздрогнув всем телом, просыпался, подписывал ещё одну бумагу. В этом было что-то унизительное. Он не желал сдаваться. Годы… Неожиданно для себя он с насмешкой подумал о генерале Бернонвиле. с которым это случалось весьма нередко.

Бернонвиль… Дюмурье… Лица постаревших генералов заслонили собой бумаги. Дюмурье изменил Конвенту. И выдал Бернонвиля австрийцам. А Бернонвиль, наш дражайший Бернонвиль. в 1814 году предал императора… Быть может, возраст? Возможно.

Человек устаёт, пасует. Однако Пишегрю, как и Жомини, было во время этой грязной истории всего тридцать четыре года… А Моро-сорок, когда Дюмурье обвёл его вокруг пальца… Жомини был обыкновеннейшим интриганом и низким честолюбцем, он просто бесился, что в тридцать четыре года застрял в бригадных генералах!.. Эх, черт возьми! До чего же противно, когда тебя так качает!.. Бернонвиль в прошлом году рассудил правильно. Правда. несколько поспешил. Только и всего.

Едва лишь Макдональд забылся сном. как его разбудил Гюло.

Прибыл министр иностранных дел господин де Жокур. За все время пути от самого Парижа он только чуточку вздремнул в карете. Сказал он это в полной уверенности, что маршал успел поспать всласть. Ему пришлось предупреждать господ министров.

что его величество просит их прибыть в Лилль. Потом объехать всех послов с той же целью-или приблизительно с той же, — но поди попробуй их найти! Он направил им соответствующий циркуляр, затем всю ночь проработал в министерстве вместе с двумя помощниками: один помогал писать бумаги, а другой помогал бумаги рвать. Так продолжалось до пяти часов, и на устройство личных дел он дал себе всего час… В шесть часов он покинул улицу Варенн… А сейчас семь: где же король?

Макдональд старался быть как можно любезнее. Жокур гут же отбыл.

После его отъезда маршал вышел на улицу, надеясь, что свежий утренний воздух вернёт ему обычную бодрость. Его буквально преследовали воспоминания о Дюмурье. Предатель?

Победитель при Вальми-предатель? Часто, говоря о Вальми, весь успех приписывают Келлерману, но командовал-то кто?

Макдональд вспомнил, как ответил на этот вопрос один из комиссаров Конвента: «Дюмурье… Келлерман… истинным победителем при Вальми был народ!» Народ! Скажут «народ» и считают, что этим все сказано! Слава богу. Жак-Этьен нагляделся на своём веку на народ, как он улепётывал— например, в Па-де-Безье, когда солдаты свернули на Лилль и убили своего генерала… «Народ! Не народ, а генералы выигрывакп сражения Народ! Небось, когда я принял командовании Пикарпийскилполком, там, на дорогах Бельгии, народ повернул назад, распевая героические песни, столь модные тогда в Париже!» Сейчас.: гпе ;,» наяву, маршал путал даты, лица! Мыслью он бродил по равнине на севере страны, где началось возвышение лично для него: подполковник назавтра после Вальми, полковник после Жеммапа… Как раз в Жеммапе он впервые увидел девятнадцатилетнего юношу, волонтёра II года, покрытого пылью, грязью и кровью, — OF только что отбил у неприятеля знамя своего батальона, и звался он Никола Мезон… гот самый, ныне генерал, что встретил его сегодня ночью в Сен-Дени, не скрывая написанного на лице отчаяния… И кто же все-таки одержал победу при Жеммапе? Вот такой юнец Мезон или Дюмурье? Или герцог Шартрскнй' Победы забываются слишком быстро, достаточно одного Неервинде, чтобы никто и не вспомнил больше ни о Вальмп. ни о Жеммане. Командиру Пикардийского полка могло здорово нагореть, когда Дюмурье выдал комиссаров Конвент;' союзникам, а сам вместе с молодым герцогом Шартрским перешёл в стан врагов. Его. Макдональда, подозревали тогда в сообщничестве. Было эго в Лилле. Сколько же с тех пор прошло времени'1 Двадцать дна года. А теперь, в 1815 году, он тем же путём возвращается обратно. И ничего, что было прежде, уже не понимает: ни людей, ни порядков того времени. Интересно, что сказал бы он, если бы тогда создалось такое положение, как сегодня?