Страстная неделя

И в самой разномастной форме-всех цветов радуги: у одного накинут на плечо ментик, подбитый мехом, другой в доломане, обшитом галуном и с оторванной серебряной пуговицей, третий в кавалерийской шинели… Зеленые, синие, жёлтые, красные… словно вывалившиеся из коробки аляповато размалёванные оловянные солдатики всех родов войск, все не очень чисто выбритые. у всех наглые физиономии. Первым заговорил майор. Он отрекомендовался: «Майор Латвии…»

Они пришли испросить-«ис-про-сить!» — у генерала господина Мезона согласия на то. чтобы был дан приказ по гарнизону взять направление на Париж, дабы упредить его императорское величество. Есть все основания опасаться, что в Париже начались беспорядки, коль скоро Бурбоны покинули столицу, и вот они порешили…

— Я отказываюсь вас понимать, вы забываетесь, господин майор…

Мезон поглядел в окно. Дождь прекратился, бледный мартовский свет лежал на крышах низких строений казармы. Весело поблёскивали черепицы. Генерал зажмурил глаза, ещё затуманенные сном. Его короткая речь, каждое слово которой казалось сухим отрывистым ударом бича. не имела ни малейшего успеха.

Один из капитанов выступил вперёд и, отстранив начавшего было говорить майора, чётко произнёс:

— Господин генерал, в прошлом году в Лилле…

Мезон взглянул на говорившего и сразу признал его:

— Ах, это вы, капитан Абсалон… вот где пришлось свидеться!

Стоя почти вплотную, они мерили друг друга взглядами. Для этих двух людей сейчас уже не существовало чинов. Капитан Абсалон был тогда одним из вожаков мятежа, а генерал Мезон, назначенный комендантом крепости Лилль, обратился к войскам с прокламацией, в которой признавал временное правительство.

— Господин генерал, в прошлом году в Лилле вы нам сказали…

Он, Мезон, сам знал, что говорил тогда в Лилле. Как бы ни перетолковывать его тогдашние слова, они имели одинединственный смысл: солдатам и их командирам не пристало заниматься политикой. Армия есть армия: она выполняет приказы высшего начальства-и все. Гусар вытащил изо рта трубку и ядовито рассмеялся. Он был в чине поручика, гигант с детски наивной физиономией.

— Конечно, армия-это очень мило. — произнёс он грубоватовысокомерным тоном, — ну а Франция… вам. значит, на Францию наплевать, господин генерал?

Группа офицеров наседала на Мезона. Он уже чувствовал на своём лице их дыхание. Он был как затравленный гончими олень, но этот олень ещё мог довольно успешно действовать рогами. В эту минуту дверь распахнулась. Присутствующие оглянулись.

Госпожа Мезон, встревоженная долгим отсутствием мужа, пришла посмотреть, что происходит. В спешке она не успела как следует привести себя в порядок: из-под батистового плоёного чепчика выбивались длинные белокурые косы, поверх ночной рубашки она накинула малиновый бархатный капот.

— Извини меня. Ник…

— Что тебе здесь надо? Ступай, ступай…

Генерал взорвался. Ему ничуть не улыбалось вести подобные разговоры в присутствии жены, к тому же он вовсе не желал, чтобы она видела его в таком маловыигрышном положении.

Лучше бы оставить её в Париже на улице Тиру, но если все-таки король покинет Францию…

Капитан Абсалон вежливо поклонился губернаторше. Он знал её ещё с того времени, когда служил в 1-м корпусе в 1814 году, — тогда войска стягивали к границе. Госпожа Мезон была весьма недурна в свои сорок лет, хотя немного обрюзгла и с годами у неё появился двойной подбородок, но глаза были все такие же голубые, словно фарфоровые. Мезон познакомился с ней во время первой оккупации Бельгии, когда там происходили волнения, потому что простой народ был настроен враждебно и, доведённый до отчаяния нищетой и отсутствием работы, втайне вооружался против захватчиков…

Майор снова заговорил:

— Господин генерал, по телеграфу из Тюильри в Сен-Дени получено известие, что император вступает в Париж во главе войск, которые были посланы против него. Гражданские и военные власти, говорится в депеше, предупреждаются, что отныне они обязаны повиноваться приказам, исходящим из Тюильри. и никаким более. Ведено немедленно водрузить трехцветное знамя…

Генеральша испуганно взглянула на мужа. Сейчас он особенно походил на чёрного дога. Она предпочла потихоньку исчезнуть из канцелярии. И уже за дверью услышала слива Мезона:

— Любые мнения, майор, должны отступить перед безотлагательными нуждами родины. Дабы избежать ужасов кровопролитной гражданской войны, французы должны ещё теснее сплотиться вокруг короля и руководствоваться данной им конституционной хартией…

Генеральша ужаснулась. «Революция, — подумала она, — начинается революция… я же ему десятки раз ) спорила, что именно этого добивалась противная толстуха немка, эта герцогиня и её изменник-муж, мерзкий Сульт, которого она натравливала на моего бедного Ники».