Страстная неделя

Все книги, которые он листал в Нормандии у своего дяди-цареубийцы, все, что прочел он летом на чердаке, пришло ему на память, и Теодору вдруг почудилось, что эта комнатушка, невинная девица, присевшая рядом с ним на краешек постели, — все это просто сценка из минувшего века, когда волокитство считалось делом первостатейной важности, и он припомнил романы, где героями были совратители — юноши вроде него, которые, получив с годами подагру и плешь, впадали к старости в благочестие. Он вдруг всем телом почувствовал блаженное состояние, давно обуздываемую силу. Только ни в коем случае не торопиться. Все удовольствие именно в медлительности.

— Выдадут тебя замуж, детка, непременно выдадут… Этим всегда дело кончается. Послушай-ка… Тебе нравилось сидеть вот так с господином де Пра, слушать его рассказы, а? Нравилось. Он, надо признаться, хорошо говорил. Но ведь он к тому же красив собой, молод?

— Да, иначе о нем не скажешь, — отозвалась Дениза.

— Если бы он был не такой красивый, он мог бы так же хорошо говорить… да что там, мог бы не так уж хорошо говорить, поверь мне! Когда он тебе говорил, ты слушала, но ведь и глядела на него тоже?

— Да, случалось, — ответила Дениза.

— Так вот, в один прекрасный день какой-нибудь молодой человек будет с тобой говорить, а ты ни словечка не поймешь, упустишь нить разговора, и кто знает, будет ли он такой же красивый, как господин де Пра… может, и не будет… но ты не сокрушайся! Запомни: не всегда самые интересные люди обязательно самые красивые, во всяком случае уж наверняка не те, которые кажутся вам красавцами в пятнадцать лет. А господин де Пра слишком красив для мужчин, такая красота скорее подходит девице…

— Значит, вы его знаете? — воскликнула с удивлением Дениза.

— Нет, нет, не знаю, но из твоих слов нетрудно догадаться… Ты повстречаешь парня совсем другого, вот увидишь: сильного и нежного… это самое главное… иной раз нас особенно влечет то, что другому может показаться даже уродством…

— Вот уж никогда не поверю! — возразила девушка.

— Вовсе не обязательно мне верить. Ты просто не будешь видеть в нем того, что другим кажется уродливым, обычным или грубым. Пойми ты меня, иногда нас влечет к себе даже то, что пугает…

— Шутите!

— …но пугает не очень сильно. Он, твой господин де Пра, никогда тебя не обнимал? Да не сердись ты, — так, играючи, для смеха! Нет? И никто не обнимал? И вот когда-нибудь парень возьмет тебя в свои объятия…

Он говорил, слегка понизив голос, он говорил и сам удивлялся: он сам не знал, что умеет так говорить… Когда-нибудь, впервые в жизни, неизвестно почему, тебя вдруг захватит, сидишь и ни за что на свете не станешь вырываться, и в голову тебе приходят чудные мысли: почему этот юноша так медлителен, почему он ласкает твои волосы, почему у него такой взгляд, так хотелось бы чего-то другого, другого, но чего? Неизвестно…

Девушка сидела не шелохнувшись, словно загипнотизированная удавом птичка. Она уже ни о чем не говорила. Старалась удержать дыхание. Действительно ли ею владел страх? Золотистая дымка под оборками чепца, чадящая свеча, прелестные в своей юной чистоте черты… Этот примитивный контраст скорее уж говорил чувствам, нежели глазу живописца.

И внезапно — бух! бух! бух! Что это за шум поднялся внизу? Увы, очарование было нарушено. Кто-то стучал снизу в потолок и вопил во всю глотку.

— Эй, вы, голубки, хватит, наворковались! Я тут внизу подыхаю с голоду!

Дениза испуганно вскочила.

— Боже мой, я совсем забыла о том господине!

Речь шла об офицере, который ночевал у них в чулане, и, когда Теодору подавали обед, он чуть было не перехватил еду по дороге и отступился только после того, как его заверили, что сейчас накормят.

Вот он и потерял терпение.

* * *

Закончив свой туалет, натянув с муками на опухшие ноги сапоги, которые Дениза вычистила заодно с мундиром, Теодор спустился вниз; он решил попытаться узнать, где стоят мушкетеры, выступают они или нет. Когда он проходил через лавочку, то увидел, что обе дамы Дюран заняты приготовлением ночлега для своего второго постояльца: нельзя же в самом деле оставлять его и на следующую ночь в чулане на ящиках с бакалейными товарами; они вытащили диван на самую середину лавки, и Дениза застилала простыней импровизированное ложе, а ее матушка — женщина лет под пятьдесят, с костлявым лицом, страшно противоречившим располневшей не по возрасту талии, беседовала с Артуром де Г., который, видимо, совсем очаровал хозяек своими порочно мальчишескими повадками; мордочка у него была незначительная, лукавая и круто-круто вьющиеся, как стружки, волосы; юный гренадер, пожалуй, был бы неплохо сложен, если бы не слишком длинное туловище; однако необыкновенная живость движений, веселый смех заставляли забывать о его несколько грубоватой наружности.

— Я лично, — заявил он Жерико, когда их представили друг другу, — я лично и эту ночь проведу здесь. Хотите догонять короля — пожалуйста! Если вам так уж не терпится наводить справки, — наводите, но я, голубчик, посоветовал бы вам последовать моему примеру.