Страстная неделя

«Я пролился как вода; все кости мои рассыпались…» Этот стих псалма, который пели в церкви св. Вааста, пока граф Артуа там исповедовался, преследует графа во сне… «Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прилипнул к гортани моей». Где он сейчас? Спит на твердом камне… «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня…» Золото, только золото осталось ему от величия и славы, и к бочонку прильнул он щекой… «А они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собой и об одежде моей бросают жребий…» Нет ничего ужаснее, чем страх во сне. Страхи тоже снятся разные: страх, что тебя увидят голым, страх, что упадешь, страх перед убийцами, откуда он берется? От той лжи, которая живет в нас, от всего того, что мы утаили, а еще от того, что я чем-то владею и это могут у меня отнять, — страх перед ворами. Правда, знаешь, что спишь, но мучительно стараешься проснуться хотя бы для того, чтобы доказать себе, что это все во сне. Раз я проснулся, значит, я спал. Пока стараешься проснуться, кажется, будто летишь в пропасть. Припоминаешь не всю жизнь, а весь сон, с чего это началось? Страхи в обратном порядке обуревают меня, снова тот же трепет, то же дыхание неведомого… умереть я не могу, раз я сплю… а правда, что я сплю? Что, если так умирают… «Избавь, господи, от меча душу мою и от псов жизнь мою».

Я слышу чьи-то шаги, кто-то шепчется, свечу опять зажгли, а может, вынесли из-за столба, почем я знаю? Люди, которые заснули, навалившись на стол, что-то бормочут, просыпаясь, вот отодвинули скамью, кто-то прошел, шаркая ногами, кто-то застонал. Ну да, ферма в Ла-Фоссе, близ Лестрема. Зала, где в пору жатвы кормятся сорок жнецов. Огромная зала и тени в ней тянутся ввысь, под стропила, к невидимому потолку и к каменной лестнице. Граф Артуа откидывает плащ и, убедившись, что бочонок цел, встает, ощупывает, все ли пуговицы застегнуты, порывается куда-то идти.

Что такое? Который час?

Ровно час ночи. Господь испустил дух. Наступает день субботний, долгий день без иных событий, кроме смерти. Чего хочет запыхавшийся гонец, меньше чем за час проскакавший от Бетюна до этой остановки на крестном пути? Впрочем, и расстояние-то здесь всего две с половиной мили. Обыденные ощущения вступают в свои права, в комнате стоит тяжелый жилой запах. Пахнет мокрой одеждой и шерстью.

Гонец — молодой востроносый гвардеец, он снял каску и отирает лоб, ружье он прислонил к столу, на котором дремлет кувшин рядом с караваем хлеба. У гонца зеленые выпушки роты герцога Граммона. Как знать? Вдруг это переодетый лазутчик? У него грубоватый бургундский выговор… Или предатель. Чего доброго, выдаст меня врагу. В свое время он вместе со всеми повторял клятву, сочиненную князем Пуа: «Клянитесь верно служить королю и, если до вашего сведения дойдет, что против него злоумышляют, клянитесь неукоснительно сообщить об этом вашему начальнику и начальнику штаба, клянитесь не брать ни пособия, ни жалования, ни вознаграждения ни от кого из иноземных государей, а только лишь от его величества…» Он запыхался, казалось, от него идет пар, как от коня, которого он оставил за дверью. В ответ на вопрос Армана де Полиньяк он объясняет:

— Я был в карауле у Новых ворот вместе с солдатами из разных частей под командой господина де Тустен из нашей роты. Новый генерал, который у нас теперь комендантом, поставил по триста солдат у каждых ворот, а их всего четыре — таких, через которые можно не только ходить, но и ездить, значит, в каждый караул надо отряжать тысячу двести человек. Нас прикрывали солдаты Швейцарской сотни, занимавшие люнет. Возле обеих пушек на валу тоже стояла охрана. Около полуночи нам из люнета дают знать, что к Новым воротам приближается отряд кавалеристов. Их окликают: «Кто идет?» В ответ взвод человек в десять подъезжает для переговоров. Оказалось, это один из генералов Узурпатора двигался от Азбрука, не знаю уж с каким войском. И теперь требовал, чтобы его впустили в Бетюн. Ему крикнули, чтобы он проваливал. Он уперся, да еще стал грозиться — подайте ему наши пушки, они ему, дескать, пригодятся. «Если вам угодно драться, сделайте одолжение, в крепости три тысячи солдат и население за нас». Три тысячи — это вдвое больше, чем на самом деле, но надо же застращать противника! Он замялся и принялся нас уговаривать, что драться нам незачем, все равно короля во Франции больше нет, а есть только император. Ему опять повторили, чтобы он проваливал. А он в ответ: «Если вы рассчитываете на принцев, так напрасно, да будет вам известно, что вторая половина Азбрукского гарнизона послана им вдогонку и ночью подстережет их где-нибудь возле Эстера…» Вот… Господин де Тустен сказал мне: «Садись на коня, голубчик, найди господина де Рейзе, он уехал с принцами, и предупреди его…» Как мне пройти к господину де Рейзе?

Сколько ни бились, никак не могли втолковать ему, что поручение выполнено и незачем искать господина де Рейзе, — гвардеец конвоя стоял на своем: он поклялся сообщить своему начальнику, если узнает, что кто-то злоумышляет против короля.