Страстная односторонность и бесстрастие духа

Отца своего поэт видит, в прошлом рождении, псом. У Блаженных нет учения о метампсихозе. Но в иные минуты он видит вещи так, словно исповедует его. И в одну семью с родными, собаками и кошками входят какие-то кошачьи слова, похожие на домашних бесенят. Бесенята еще не попали в мир зла, они чем-то похожи на котят, такие же проказливые и полные веселой жизни, и за гробом Бог вертит для умерших карусель:

А те слова, что мне шептала кошка,
Они дороже были, чем молва,
И я сложил в заветное лукошко
Пушистые и теплые слова.

Но это были вовсе не котята

И не утята; в каждом из словес
Топорщился чертенок виновато,
Зеленоглазый и когтистый бес.

…Они за мною шествовали робко –

Попутчики дороги без конца –
Собаки, бяки, божие коровки,
А сзади череп догонял отца.

На ножке тоненькой, как одуванчик,

Он догонял умершую судьбу,
И я подумал, что отец мой мальчик,
Свернувшийся калачикам в гробу.

Он спит на ворохе сухого сена.

И Бог, войдя в мальчишеский азарт,
Вращает карусель цветной вселенной
В его остановившихся глазах.

Не знаю, как назвать эту картину; может быть, сюрреалистической. Больше всего она напоминает творчество детей или цветную сказку Марка Шагала, его мир летящих по небу бородатых евреев, зеленых коров и синих коз.

В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.

И чтоб не казаться дотошным

В неведомых небесах, –
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса…

А кошка была худою,

Едва волочился пес,
И грязной бородою
Отец утирал свой нос.

Робел он, робел немало,

И слезы тайком лились, –
Напутственными громами
Его провожала высь…

Процессия никудышных

Застыла у Божьих врат…
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.

– Михоэл, – сказал он тихо, –

Ко мне ты пришел не зря.
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.

Ты столько изведал бедствий,

Тщедушный мой богатырь…
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.

Позволь же и мне с сумою

Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся мною –
Величье тебе к лицу…

Этот юродский Бог терпел муки ради таких же юродивых, не очень разделяя в своей жалости людей и животных:

Когда я говорю «Господь»,
Выходит кошка на дорогу
И на меня глядит с тоской:
Она молиться хочет Богу.

Но как об этом ей сказать,

И может ли молиться кошка?..
Ее бездомные глаза
Горят печально и тревожно.

О, кошка, трепетная плоть,

К чему раздумья и гаданья, –
Ведь ради нас с тобой Господь
Терпел и муки и страданья.

Он видел, страждущий, с креста

Меня – в заношенной рубахе,
Тебя – до кончика хвоста
Насторожившуюся в страхе.

И сотни кошек и собак,

И сотни нищих и убогих,
И всех, на ком Господен знак, –
Кто жил не в сытости, а в Боге.

Кто жил всегда настороже,

К закланью смертному готовый,
И помнил, что в его душе
Вершится таинство Голгофы.