Страстная односторонность и бесстрастие духа

Какое странное томленье, –
В нем мысли медленно сгорают,
И все слова, и все явленья
Значенье старое теряют.
…
Воспоминанья, как надежды,
Надежды, как воспоминанья…
И словно легкие одежды,
С вещей спадают их названья.

Мир, как прочтенная страница,

Закончен на последнем слове,
И время перестало длиться,
Душе моей не прекословя…

Полячек умер молодым, и в том, что от него осталось, – слишком много юношеских стихов, страстного обещания, так и оставшегося обещанием. Какая-то юношеская перенапряженность сказывается и во внутреннем, и во внешнем облике его стихотворений. Даже в лучших вещах мне иногда хочется вычеркнуть две-три строфы, сократить, сжать. Приведу полностью «Эвридику» (стихотворение, посвященное памяти возлюбленной, сгинувшей со всей семьей в 1937 г.). На мой вкус, стоило бы начать прямо с четвертой строфы. Но пусть читатель судит сам (во всех предыдущих цитатах я опускал слабые строфы):

И в час ночной, и в зыбкий час рассвета,
И в озаренье солнечного дня
Летит вперед безумная планета,
Мою судьбу с своей соединя.

Я слышу грома гулкие обвалы

И молнии, пронзающие тьму,
О гибели вещают небывалой
Раскрытому в грядущее уму.

Но что мне гибель, если миг единый

Сознанья больше всех иных веков,
Наполненных вознею муравьиной
Безумных толп и злобой вожаков!

Глухих слепцов блаженства не нарушу

Словами правды о ночной судьбе.
Во мне растет, переполняя душу,
Великое молчанье о тебе.

Одной мечтой живу, изнемогая,

С тех пор, как я в твой странный мир проник, –
Из всех личин, где в каждой ты другая,
Создать твой цельный, твой единый лик.

Что раньше было радостью и болью,

Хочу вместить в звенящую строку.
Пусть память раны присыпает солью,
Я всю тебя из мрака извлеку.

Покинув край, где холодно и дико,

Под бледным солнцем радости земной,
Прозрачной тенью, словно Эвридика,
Ты навсегда последуешь за мной.

Вспорхнут ветра, взыграют с плеском волны,

Безмерным светом озарится твердь,
И в первый раз вдохну я грудью полной
И оглянусь. И это будет смерть.

Какое имею я право ставить рядом таких разных поэтов? По структуре стиха – ничего общего (народная песнь и ода). И идеи как будто разные… А общее все-таки есть: свет, бьющий изнутри. Всем трем поэтам не нужно круженье ассоциаций, как бы ощупывающих пальцами слепого незримое лицо. Это стихи прямого луча из вечности… Или в вечность. Стихи, вызванные ослепительным чувством, где-то на пороге поэтического (за ним – что-то, перед которым и поэзия – ничто). Стихи поэтов, ослепленных прямым лучом…

Если бы Полячек жил дольше, – он, может быть, вышел бы из напряженности своей прямизны к переходам прямой и круга, целостной и подробной тишины. Он умер рано – и все же я ставлю его рядом с поэтами более зрелыми. Его объединяет с ними чувство луча, «который может смерть рассечь». Главная тема всех современных вестников – прохожденье через смерть. Как в стихотворении Зины Миркиной, которое я уже как-то цитировал (в эссе о Достоевском):