Страстная односторонность и бесстрастие духа

Наитье зоркое привыкло
Вникать в грозящий рухнуть час,
В размах чудовищного цикла,
Как вихрь, летящего на нас.

Увидел с горнего пути я,

Зачем пространство – без конца,
Зачем вручила Византия
Нам бремя царского венца.

И почему народ, что призван

Ко всеобъемлющей любви,
Подменой низкой создал призрак
Смерчем бушующий в крови.

Даль века вижу невозбранно,

А с уст – в беспамятстве, в бреду,
Готова вырваться осанна
Паденью, горю и суду.

Да окоём родного края

Воспламенится, дрогнув весь;
Но вижу, верю, слышу, знаю:
Пульс мира ныне бьется здесь.

И победитель – тот, кто скоро

Смешает с прахом власть Москвы, –
Он сам подсуден приговору
Владык, сверкающих, как львы.

По-новому постигло сердце

Старинный знак наш – Третий Рим[80],Мечту народа-страстотерпца,
Орлом парящую над ним.

1950

Хочется закончить эту (поневоле короткую) статью «Гиперпеоном» (созданным в следующем, 1951 г.).

О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,
Об овациях всенародному палачу,
О погибших и
погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Но помогут
во всеохватывающем
вздохе

Ритмом выразить

величайшую
из химер.

Ее поступью оглушенному, что мне томный

Тенор ямба с его усадебной тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественней,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
поднимающихся
вдали.

За расчерченною, исследованной сферой,

За последнею спондической крутизной,
Сверхтяжелые
трансурановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон,
Встань же грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями нагроможденный
сверх-пэон.

Не расплавятся твои сумрачные устои,

Не прольются перед кумирами, как елей.
Наши судороги
под расплющивающей
пятою.
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство о склонившемся к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам,
нашим детям
и нашим внукам,
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.

1991

Подступы к «Розе мира»

«Эта книга начиналась, когда опасность неслыханного бедствия уже повисла над человечеством, когда поколение, едва начавшее оправляться от потрясений Второй мировой войны, с ужасом убеждалось, что над горизонтом уже клубится, сгущаясь, странная мгла – предвестие катастрофы еще более грозной, войны еще более опустошающей. Я начинал эту книгу в самые глухие годы тирании, довлевшей над двумястами миллионами людей. И начинал ее в тюрьме… Рукопись я прятал, и добрые силы – люди и не люди – укрывали ее во время обысков. И каждый день я ожидал, что рукопись будет отобрана и уничтожена, как была уничтожена моя предыдущая работа, отнявшая 10 лет жизни и приведшая меня в политический изолятор…