Страстотерпицы

Утром Капитолина добыла из своего тайника в чемодане ключ и выбросила его в форточку. Потом вышла и долго искала его под окном, нашла и положила на свое место…

На этой же неделе Ефим Моисеич Гольдберг разнес на планерке кадровиков за разбазаривание кадров, указав, что Капитолина с законченным специальным образованием прозябает в бельевом отделе, где справится обычный продавец с семилеткой. И не для того государство учило ее и тратило драгоценные народные средства, чтобы молодые кадры жили по подвалам. Его патетическая речь была снабжена постановлениями партии и правительства…

Через день Капитолина была назначена заведующей отдела верхней одежды и поднялась на третий этаж самого престижного магазина в городе.

– Вот это взлет! – ахнула Альдона и внимательно вгляделась в подругу. – Просто так такое не происходит! Там ведь Галька работала Павлова… Ну та, что визжала в подвале… Ее на второй перевели, кирзухой торговать…

Капитолина пожала плечами и промолчала. Ей было, по большому счету, жаль, что она уходит из цоколя. Она привыкла к простонародной бабьей давке, их помятым и потным рублям, пересчитанной на сто рядов мелочи… Все они походили на Большую Павлу и Дуняшку.

«Я все равно выброшу этот ключ, – подумала она, – теперь уж точно… Меня не купишь!..»

Отходила душистая послевоенная весна. Очередная, красивая… Народ толпился в магазинах. По улицам ходили молодые, выросшие уже в мирные годы, грамотные, ухоженные женщины… Пахло духами, одеколоном, который сливался с запахами буйно цветущей черемухи. По вечерам играла гармонь на улицах и пелись песни. Пелись везде… Широко, празднично… О любви и счастье, аромат которого источали здоровые и ясные лица наследников Великой Победы…

В начале июля, в грозу, когда свежий ливень раскатился по раскаленному асфальту города, Капитолина открыла этим ключом дверь Ефимовой комнаты…

* * *

Письмо от Зойки пришло в сентябре. Большая Павла как раз откормила в детдомовской столовой Павленку, наладила Аришку на мытье посуды и повела девочку домой, к бабке.

Во дворе Дуняшки она, как всегда, заворчала, увидав брошенный у поленницы топор. Дуняшка управлялась с козою в стайке и кормила куриц.

– Че ты ее держишь? – укорила Большая Павла. – Гони ее, вон, на гору. Еще травы полно.

– Дак не идет! Гоню, гоню, – оправдывалась Дуняха.

– Корми больше хлебом-то! Че она тебе, корова, что ль. Пихаешь и пихаешь. Какое молоко у нее будет-то?! Тока на мясо!

– Дак ты сама помои тащишь! Куда их девать?

За долгие годы между женщинами установился четкий чин по тону. У Большой Павлы ворчливо-властный, у Дуняшки оправдывавшийся. Павленка росла и сшибала на бабку видом. Худенькая, тихонькая, послушная. Она кротко сидела за столом и, коль появилась Большая Павла, приготовилась что-нибудь покушать.

– Че это у тебя там белеется? В почтовом ящике!

– Дак листья… Кажен день выгребаю. С рябины летят.

– Когда это у рябины лист белел? Кака ж бестолковая ты, Дунька. Письмо у тебя там. Павленка, сбегай за письмом-то! От мамки, поди, твоей…

Зойка писала, что живет хорошо. Что она теперь замужем. И ее муж большой человек в Магадане… Весной родила она мальчишку, назвала его Ильею в честь деда. Скоро пришлет посылку, пусть ждет Дуня…

Посылка и впрямь прибыла вскоре. В ней лежал дорогущий драп, две шали. Одну – Большой Павле, другую – Дуняшке. Наверху лежали шоколадные конфеты для Павленки.

– Кто ж это шить-то будет? – засомневалась Дуняшка. – Дорогой ведь товар. Напортят…

– В детдоме не напортят… Там сама директорша шьет – будь здоров…

А в конце осени прибыл нарочный, проездом из Магадана, и привез для Дуняхи модную плюшевую жакетку.

– Куды мне! – замахала руками Дуняшка. – В город я не езжу! Да у меня еще телогрейка как новая. Пусть висит, Павленка подрастет, пусть носит…

– Че ж, муж-то у Зойки большой начальник? – спросила Большая Павла.

– О, еще какой, – насмешливо ответил нарочный – здоровый детина, в шапке, которую он пялил на самые глаза.

– Че ж, поди, из обкома?

– Из обкома, из обкома, – захохотал детина. – Только из другого! Ворюга он знатный… Авторитет… Весь Магадан у него вот где! – Детина сжал кулак…

– А мальчонка-то как?!

– Как… как… Здоровый пацан, весь в отца. Да она скоро уж опять родит…

Потом Зойка написала, что родила еще мальчика Ванюшку и что отец в сыновьях души не чает…

– Убьют где-нибудь дуру! – вздохнула Большая Павла. – Там жулье одно, в этом Магадане. Вор на воре сидит и вором погоняет.

– За ворами будущее! – вдруг сказала жена Ильи Ильича.

Тощая, длинная, что жердина, с горящими, завидущими глазами, она не старела с годами. Только темнела. Внучку свою Ниночку Илья Ильич любил без памяти. Холил ее, как принцессу. И то, что Зойка назвала сына в его честь, ему сильно польстило. Он даже отписал Зойке письмо, где назвал ее доченькой… Супруга Ильи Ильича тоже полюбила падчерицу, поскольку любить ей было больше некого. Она была рада, что Зойка рожает, значит, приемыша у нее не отнимут. Тем более, что Зойка и первенькую свою не забыла. Кусок шелка прислала для семьи отца…