Страстоцвет, или Петербургские подоконники

Вот это стихотворение, способное вызвать сегодня смиренное преклонение перед талантом Зинаиды Гиппиус: это ее стараниями так истончилась ткань человеческих отношений, так изощрились чувства, что самое слабое колебание — невинное стихотворение о лилиях — вызывало бурю страстей, писем, слов, поступков. Писать стихи в ответ на цветы; посылать цветы в ответ на… О нет, Боже, смилуйся над нами и нашими геранями!

Иди за мной
Полуувядших лилий аромат
Мои мечтанья легкие туманит.
Мне лилии о смерти говорят,
О времени, когда меня не станет.
Мир — успокоенной душе моей.
Ничто ее не радует, не ранит.
Не забывай моих последних дней,
Пойми меня, когда меня не станет.
Я знаю, друг, дорога не длинна,
И скоро тело бедное устанет.
Но ведаю: любовь, как смерть, сильна.
Люби меня, когда меня не станет.
Мне чудится таинственный обет…
И, ведаю, он сердца не обманет, —
Забвения тебе в разлуке нет!
Иди за мной, когда меня не станет.

Гиппиус хотела бы считать автопортрет очень похожим на оригинал, искала сходство именно в таких иконописных цветах, но «успокоенной» ее душа станет не скоро. Она была при жизни искушаема многими страстями, нудившими ее совершать поступки только потому, что делать их было «нелепо и глупо», «слишком невозможно».

В молодости Зинаида Гиппиус даже внешне походила на девушку-лилию, золотоволосую девушку Вермеера, с тихим благоговением вышивающую плат с ликом Мадонны. Но в прозрачных зеленых глазах всегда было нечто такое, что заставило бы ее сестру-вышивальщицу рвать и путать шелковые нити, как только она переста-нет позировать художнику. И все же это стихотворение говорит не о самой лилии, но об аромате лилии, а он, по авторитетнейшему мнению специалистов-парфюмеров, далеко не так невинен, более того — совершенно неприличен.

Не меньшим недоразумением было бы всерьез отнестись к настойчивым намекам-параллелям Зинаиды Гиппиус: стилизация внешнего облика не могла скрыть от внимательных глаз совершенно иной ее женской сути. На самом деле поэтессу тянуло к растениям совершенно иного сорта. Однажды она угадала по фамильному сходству свое родство с представителями древней фамилии — ароидеями, но испугалась увиденного в зеркале. Что же, болотные цветы, в отличие от растущих на берегу пруда лилий, не знают своего отражения.

Цветы ночи
О, ночному часу не верьте!
Он исполнен злой красоты.
В этот час люди близки к смерти,
Только странно живут цветы.
Темны, теплы сухие стены,
И давно камин без огня…
И я жду от цветов измены, —
Ненавидят цветы меня.
Среди них мне жарко, тревожно,
Аромат их душен и смел, —
Но уйти от них невозможно,
Но нельзя избежать их стрел.
Свет вечерний лучи бросает
Сквозь кровавый шелк на листы…
Тело нежное оживает,
Пробудились злые цветы.
С ядовитого арума мерно
Капли падают на ковер…
Все таинственно, все неверно…
И мне тихий чудится спор.
Шелестят, шевелятся, дышат,
Как враги, за мною следят.
Все, что думаю, — знают, слышат
И меня отравить хотят.
О, часу ночному не верьте!
Берегитесь злой красоты.
В этот час мы всех ближе к смерти,
Только живы одни цветы.

Рис. 53. Гнилевые орхидеи

Девичья фамилия Гиппиус, оставленная как литературное имя (в замужестве она стала, как известно, Мереж-ковской), уже сама по себе наводит на мысли о каком-нибудь фантастическом болотном растении. Нечто вроде Gippius Limnocharis, что в переводе означает «Гиппиус, Краса болот». Природа ее притяга-тельно-отталкивающе-го характера была понятна посвященным. Ф. Сологуб точно описывает пейзаж «малой родины» Gippius.

З. Н. Гиппиус