Стратегия. Логика войны и мира

В десятилетия холодной войны военные планы Альянса по защите «центрального фронта» в Германии менялись несколько раз. Но почти до самого конца они продолжали полагаться на «тактическое» ядерное оружие. Главная роль ядерного оружия всегда проистекала из его функции инструмента «увещевания»[87] на более высоком уровне большой стратегии. Однако сейчас нас интересует его роль в стратегии на уровне театра военных действий. Тактическое ядерное оружие с его взрывной мощью и радиационным эффектом, вполне скромными в сравнении с межконтинентальными ядерными стандартами, производилось в виде ракет малого радиуса действия, артиллерийских снарядов, подрывных зарядов и тактических авиабомб[88] и предназначалось для того, чтобы обеспечить ответ Советской армии на техническом уровне. Оно представляло собой экономичный способ отразить широкомасштабное наступление, угрожавшее крахом фронта. Согласно политике альянса в 1970-х и 1980-х годах, советскому неядерному нападению нужно было сопротивляться посредством неядерной обороны так долго, пока это будет возможно; но если советские формирования продолжат прибывать на фронт и наступление будет не сдержать, тогда следует применить ядерное оружие.

Впервые поступившее на вооружение в 1952–1953 годах[89], тактическое ядерное оружие США быстро наращивало собственную эффективность. Оно без труда встраивалось в планировавшуюся в те дни фронтальную оборону: цепочка малых сил, развернутая в боевой порядок с небольшой глубиной эшелонирования, образовывала почти непрерывную линию вдоль всей границы. Этих сил вполне хватало для того, чтобы провести различие между пограничным инцидентом и настоящим нападением, на которое следовало реагировать ядерной контратакой. Слабость в неядерном вооружении оборачивалась силой, ведь благодаря ей применение ядерного оружия становилось более вероятным. Но эта техническая реакция на неядерную мощь СССР достигла кульминационной точки своего успеха очень скоро, поскольку в конце 1950-х годов Советская армия создала собственное тактическое ядерное оружие. Попытайся обороняющиеся защитить рушащиеся участки своего фронта, нанеся по советским колоннам удар ядерным оружием, советское командование могло ответить прорывом других участков фронта с помощью собственного ядерного оружия.

Но в этом случае действие и противодействие не уничтожали бы друг друга. Будь применено ядерное оружие, Советская армия уже не завоевала бы богатые земли, зато стала бы главной причиной их уничтожения. Поэтому, сумей Альянс убедительно пригрозить применением ядерного оружия в случае нападения, он предостерег бы СССР от попыток завоевания, единственно возможными последствиями которых были бы либо неядерное поражение, либо ядерное разрушение. Увещевание всегда было прерогативой лидеров противоборствующих сторон; устрашение может оказаться успешным лишь в том случае, если политики верят в угрозу и при этом считают, что наказание превзойдет потенциальные выгоды. Отсюда следует, что безопасность, достигнутая увещеванием, по своей сути менее надежна, чем надлежащая оборонительная сила («сдерживание через упреждение»). Напротив, ядерное оружие представляет собой угрозу, уменьшить которую гораздо труднее, нежели ту, что исходит от любого числа бронетанковых дивизий, поскольку его воздействие можно точно предсказать.

Впрочем, в этом случае эффективность увещевания зависит от мотива: если бы советские лидеры напали на Альянс, скорее из отчаяния, чем в надежде на завоевания, их не отпугнула бы перспектива стать причиной ядерного уничтожения Центральной Германии. Нелегитимная власть всегда непрочна. Один из сценариев холодной войны, которого сильно опасались, предусматривал всеобщее восстание в Восточной Европе, вызванное соблазнительным примером западноевропейских свободы и процветания. В таком случае атака на Западную Европу была бы вероятным ответным ходом с целью лишить беспорядки источника и угрожая последствиями худшими, чем продолжающееся угнетение.

Другая возможность заключалась в том, что Советский Союз мог напасть из оборонительных соображений, чтобы упредить нападение Альянса, которое, как полагали лидеры СССР, было не за горами. Мысль о том, будто агрессия могла быть тайно согласована парламентом Нидерландов, канцлером Западной Германии, великим герцогом Люксембурга, бельгийским кабинетом, а также Белым домом и Уайтхоллом, кажется нелепой. Но лидеры Кремля возглавляли правительство, способности которого к подозрительности были, похоже, безграничными, и ни одну историческую дату в Советском Союзе не помнят так отчетливо, как 22 июня 1941 года, когда вторжение врага оказалось ужасающей неожиданностью. Стань то, что воспринималось как необходимая самозащита, мотивом для агрессии, тактическое ядерное оружие Альянса сохранило бы физическую возможность свести на нет очевидное превосходство советских обычных сил, но вряд ли предотвратило бы атаку.