Стратегия. Логика войны и мира

В годы «холодной войны» циркулировало много схем обороны центральноевропейского фронта альянса. Одни хотели сохранить наличные бронированные и механизированные войска, но держать их в глубине, чтобы они могли свободно маневрировать, а не привязывать их наглухо к фронтовым позициям[84]. Другие высказывались за комбинацию тех же самых сил с легкой пехотой, вооруженной противотанковыми ракетами и разбитой на небольшие подразделения, которые должны были перемещаться на вертолетах[85]; или же с местными ополченцами, призванными вести партизанскую войну наряду с регулярными подразделениями легкой пехоты[86]; или с небольшими подразделениями стандартной пехоты, распределенными по местным гарнизонам, чтобы оборонять деревни из каменных домов, которыми усеяны сельские ландшафты Германии[87]. В некоторых вариантах к этому предлагалось добавить непрерывные линии неподвижных противотанковых заграждений, чтобы замедлить продвижение советских колонн. В других вариантах, с неподвижными заграждениями или без них, предлагалось устроить укрепленные позиции для некоторых подразделений, чтобы они могли замедлить продвижение по дорогам и коридорам, проходящим по данной местности, в глубоком тылу. Цель всех этих схем заключалась в том, чтобы как-то замедлить глубокое проникновение, к которому стремились бы советские колонны бронетехники. после первого упорного сражения на фронте. Вместо этого советские колонны должны были увязнуть в глубокой обороне, чтобы их можно было разбить по частям или контратаковать в полную силу[88].

Альтернативы глубокой обороне, предлагавшиеся для центрального фронта, различались в деталях, но у них была одна общая черта: все они представляли собою примеры оригинальной военной мысли, которые расходились не только с окостенелыми бюрократическими планами, но и с политическими реалиями. Кроме того, авторы всех этих схем питали классическую иллюзию «окончательного хода». Реагируя на стратегию глубокого проникновения, которая вменялась Советской армии в масштабах театра военных действий, они не допускали того, что Возможна и рефлексивная реакция противника — новая и совершенно иная стратегия советских войск, разработанная для того, чтобы преодолеть глубокую оборону. Иными словами, они закрывали глаза на основополагающий принцип стратегии.

Но, прежде чем критиковать эти схемы, стоит напомнить об их значительных достоинствах с сугубо военной точки зрения. Они все еще представляют собою последнее слово военного искусства. На тактическом уровне, как мы видели, солдаты, ведущие бой из укреплений против атакующих, вынужденных продвигаться по открытому пространству, обладают преимуществом в силу выгодного «обменного курса» потерь, потому что их огонь действует в полную силу, а огонь атакующих — не в полную. Схожим образом небольшие подвижные подразделения, обученные при первой возможности (opportunistically) совершать набеги на советские колонны и отступать, как только их контратакуют, также испытали бы преимущества выгодного «обменного курса». Кроме того, такие заграждения, как противотанковые рвы, монолитные препятствия и минные поля (до тех пор, пока защищающие их подразделения способны выстоять под огнем) могут повысить тактическую эффективность оборонительных позиций, снижая темп вражеского наступления — в идеале до такой дистанции, которая позволяла бы оборонительному оружию в данном месте успешно поражать цели.

На оперативном уровне объединенный эффект заграждений и укреплений, блокирующих дороги, снижает относительную мобильность атакующих, а это значительно повышает вероятность того, что достаточно сильные контратакующие войска могут быть с немалым преимуществом расположены таким образом, чтобы нападать на фланги противника. На уровне театра военных действий любая из этих схем могла бы нейтрализовать величайшую силу Советской армии, а именно ее способность прорываться через монолитные фронты, и в то же время использовать ее величайшую слабость: отсутствие гибкости в действиях малых подразделений[89].