Стратегия. Логика войны и мира

Однако в случае обороны принятие решений на уровне стратегии театра военных действий определяется не только развертыванием военных сил — также учитывается и участь территорий, подвергающихся опасности. Это часто приводит к столкновению между прямолинейной логикой политики, склонной приравнивать оборону к защите территории, и парадоксальной логикой стратегии, которая обычно поступается защитой территории ради успеха обороны в целом. Особенно очевидно это в случае эластичной обороны, при которой не обороняют ни одного отдельно взятого участка территории, чтобы лучше защитить ее всю благодаря тому, что войска освобождаются от своих обязанностей по непосредственной защите тех или иных участков. Проистекающая из этого свобода действий, позволяющая уклониться от главных ударов врага, передвигаться по собственной воле и полностью сосредоточиваться, дает обороняющимся все преимущества перед нападающими. При этом они еще сохраняют изначально присущее им преимущество: сражаться в знакомом и, как можно полагать, дружественном по отношению к ним окружении. Хотя с сугубо военной точки зрения подобные обстоятельства часто рассматриваются как идеальные, с точки зрения правителей это самая нежелательная из всех оборонительных стратегий, независимо от того, чего они стремятся достичь: богатства, благосостояния или контроля. Точно так же и в противоположном случае — при статичной обороне: стремление не допустить вообще никакого вражеского проникновения на свою территорию — лучшее решение с политической точки зрения, но худшее — с точки зрения военной.

Конечно, обе эти крайности в чистом виде редки. На практике встречаются только приближения к ним: даже когда сталинское верховное командование решило уклониться от нового немецкого наступления в 1942 году, применив оборону столь эластичную, что были оставлены сотни городов, Сталинград оно оставить не могло. И даже готовность НАТО защищать Западную Германию в годы «холодьюй войны» не предполагала защиты каждой пяди ее территории[83]. Компромиссы неизбежны. Политическим приоритетам отводится больше места, когда чувство безопасности сильнее (оправданно или нет), тогда как военные приоритеты, похоже, начинают преобладать в принятии решений на уровне стратегии театра военных действий, когда опасаются грозящей вскоре катастрофы.

Разумеется, существует целый спектр различных решений между крайностями эластичной обороны, которая вовсе и не сопротивляется, а, скорее, сберегает силу для контратак, и полностью статичной обороной всего фронта. Только политические решения (включая немедленную реакцию на изменяющуюся ситуацию) могут определить границу между тем, что нужно защищать любой ценой, и тем, что допустимо оставить, пусть хотя бы временно.

Но есть и другой формат, отклоняющийся от этого спектра, а именно — глубокая оборона (defense-in-depth), при которой более или менее глубокую фронтовую зону не защищают статично, но и не оставляют противнику. Взамен эту зону обороняют выборочно, самодостаточными силами, действующими как острова сопротивления, образующие скорее цепочку, нежели сплошную линию обороны. Исторически стратегия глубокой обороны служила для постоянной охраны замков и укрепленных городов, располагающихся неподалеку от враждебных границ; это было частью стратегии Римской империи, начиная со времен Диоклетиана, то есть с конца третьего века нашей эры. В современных войнах эти методы применялись в зонах маневра. Защищенные удобной местностью или искусственными преградами, организованные и снабжаемые так, чтобы сражаться самостоятельно, подобные острова сопротивления нужны для того, чтобы удерживать важные проходы вдоль основных транспортных магистралей, либо для того, чтобы защищать ценные объекты инфраструктуры, например аэродромы и крупные склады. Но, если должен быть некий шанс на победу, то их основная функция заключается в том, чтобы предоставлять защищенные базы, с которых можно было бы осуществлять подрывные вылазки и контратаки — в идеальном случае согласованно с главными силами, остающимися по эту сторону линии фронта, защищенной только в глубину.