Тем не менее схемы глубокой обороны были отвергнуты сменяющими друг друга правительствами Западной Германии, а поэтому и всем альянсом в целом. Тот факт, что они отличались от действовавшей на тот момент стратегии НАТО, не является решающим: ведь стратегия может изменяться в любое время. Основополагающим моментом была их политическая нереальность. На техническом уровне стратегии, а также на тактическом и оперативном, преследуемые цели являются материальными и не подлежат обсуждению: вероятность убить больше врагов, более выгодный «обменный курс» потерь и победа в бою, конечно, предпочтительнее, чем их противоположности. Однако на уровне театра военных действий само значение успеха и поражения суть предмет политического решения. Схемы глубокой обороны могли бы обеспечить разгром советского вторжения, позволяя пока что избежать захвата Западной Германии, — но при этом оставался открытым вопрос, будет ли крушение Советской армии и значительной части территории Германии успехом или поражением. Размеры территории, которую надлежало бы принести в жертву, разнились во всех отдельных схемах, но ни одна из них не способна была обеспечить статичную оборону всей национальной территории, что, как предполагалось, могла сделать оборона на «передовых рубежах».
Сторонники различных схем глубокой обороны утверждали, что опасность подвергнуть некоторую часть территории Западной Германии неядерному разрушению была гораздо предпочтительнее, чем угроза подвергнуть всю ее, включая города, разрушению ядерному. Выбор осложнялся разными уровнями риска, связывавшимися с двумя этими опасностями: конечно, можно было утверждать, что устрашение с помощью тактического ядерного оружия гораздо надежнее, чем его неядерный вариант. Но на деле составляющие этого выбора сами по себе были сомнительны, потому что всегда оставалась третья возможность: правительство Западной Германии могло в любое время запретить применение ядерного оружия, базирующегося на ее территории. Поэтому, если^бы устрашение не удалось, если бы советское вторжение началось и фронт не сумел бы устоять, правительство Западной Германии могло отказать в разрешении на проведение ядерных контрударов, попросив перемирия. И даже самые жесткие условия, выдвинутые СССР, можно было бы на разумных основаниях предпочесть применению ядерного оружия на немецкой земле или же широкомасштабным разрушениям, которые причинила бы густонаселенным немецким землям затянувшаяся неядерная война. Схемы глубокой обороны в условиях мирного времени быстрее превращались в оппозицию декларируемой линии поведения политиков, чем это могло бы случиться в военное время.
«Холодная война» закончилась, а вместе с ней — и споры о том, как лучше оборонять центральноевропейский фронт. Но уроки, данные этим опытом, сохраняют свое значение. При выходе на уровень стратегии театра военных действий военные решения уже неотделимы от политических императивов. Это обстоятельство приводит к двум неизбежным осложнениям. Первое — конфликт между парадоксальной логикой войны (кто защищает все, тот не защищает ничего; победа может оказаться чрезмерной) и прямолинейной логикой политики, призывающей к максимальной защищенности или к максимальным завоеваниям, какие только возможны. Поэтому почти все военные считают почти всех политиков либо слишком дерзкими, либо слишком робкими. Второе — потенциальный конфликт между стремлением военных добиться наилучшего возможного итога (пусть даже не одержав полной победы) и типичным выбором политиков — добиться каких-то результатов путем переговоров. Только на уровне большой стратегии эти, коллизии остаются тем или иным образом не разрешенными.